Мой Западный берег. Записки бойца израильского спецназа
Шрифт:
— Мое звено! Закончить проверку квартиры! Алон! Взять антресоли на мушку! Если он хоть что-то попробует сделать, — стреляйте на поражение, — Шимри выкрикивает команды, и мы выполняем.
Через полминуты, когда последняя комната проверена до конца, из открытых антресолей показываются две руки. Я прикрываю, а Шимри с Роненом открывают дверцы и достают его. Проверяют на наличие взрывчатки, но он чист. Вроде бы наш клиент. Полной уверенности нет, потому что он весь в кровоточащих ранах от осколков и пуль. Боевик чуть живой, но бетонные стены его все же спасли. Он лежит на полу и Лазарь тут же склоняется над ним, чтобы перевязать. Мы забираем трофейный
Через две минуты споров и криков по армейскому телефону он поворачивается к нам и говорит:
— Ребята, простите, но весь район поднялся, везде бои. Безопасники не могут приехать, нам нужно самим доставить его для опознания. Военный амбуланс уже по дороге, но нам нужно вынести его наружу.
— Да что за бред! Он в нас стрелял, нам же его и таскать?
— Добьем его — и дело с концом!
— Да пусть эти уроды сами его несут!
Все протестуют и понятно из-за чего — тащить тяжеленное тело, а террорист-то довольно упитанный, с четвертого этажа не так уж и интересно.
— Да он же нам все носилки засрет! — наш парамедик негодует больше всех. Всего месяц назад он выбил дополнительно нам на подразделение новые носилки, и ему очень не хочется в первый раз раскладывать их для раненого араба.
— Парни, я все понимаю, но вы сами знаете, что безопасники просто так нас просить не будут.
Тут он прав. Служба безопасности просто так ничего не просит. Если бы они могли приехать, то приехали бы. Делать нечего. Лазарь раскрывает носилки и привязывает к ним «джонни».
— Четверо несут, остальные прикрывают, — говорит Шимри и, заканчивая препирания, первым берется за носилки, подавая пример.
Я берусь с другой стороны, Саги и Ронен берутся сзади. «Рабочее» звено идет впереди, прикрывая, мы поднимаем носилки и начинаем спускаться по лестнице. Довольно тяжело, и, несмотря на перевязки, наш красавец истекает кровью. Я матерюсь про себя и несу дальше, разворачивая носилки в лестничном пролете. Внизу, перед выходом кто-то меняет Шимри, он все-таки офицер и должен командовать отрядом. Связываемся с внешним окружением, чтобы они не начали стрелять, увидев нас, и выходим наружу. Военный бронированный амбуланс уже ждет нас, припаркованный задом к выходу из дома и с распахнутыми наружу дверями. Военный доктор суетится внутри, он показывает нам, куда класть «джонни», и сразу же начинает им заниматься. К нему в машину подсаживаются Лазарь и Сруль — помочь оказывать первую помощь, да и присмотреть за пленником.
— Все, ребята, по машинам! Сворачиваемся! — кричит Шимри, и мы бежим к нашим машинам.
По дороге ему попадается тот же пехотный майор, он хлопает Шимера по плечу и говорит:
— Спасибо, ребята! Вы молодцы, что его достали!
— Да ладно, это наша работа.
«Да, б…ь, работа — всяких ублюдков на себе таскать», — думаю я.
По дороге заезжаем на базу безопасников и сдаем им «джонни». Они тоже благодарят нас, и мы трогаемся в обратный путь. Я нахожу свой «дискмен» и снова включаю его на полную громкость. Дорога домой всегда короче. Я полулежу на ящиках с гранатами, слушаю музыку, смотрю на пейзаж в окне, и только бордовые пятна на штанах напоминают мне об операции. Видимо, пока мы несли боевика, его кровь на них накапала. Теперь их, конечно, можно только выбросить. Ну вот, а ведь только на прошлой неделе раздобыл их на складе, и как раз мой размер. Ну да ладно.
Перед тем как заснуть, слышу, как Ронен ругается
— Да почему мы просто не завалили этого ублюдка? Эта тварь несколько терактов на нашей территории совершила, на его руках кровь наших людей, а мы ему первую помощь оказываем!
— Да как же ты не понимаешь? Можно было его и уничтожить, но он живой безопасникам расскажет все: и где какой теракт готовится, и кто его будет совершать, и где они прячут оружие, и все, что мы только попросим. Так что, оставив его в живых, мы предотвратим десятки новых терактов. Вот и подумай, что лучше!
Не знаю, что думал Ронен, а я думал о том, что на руках боевика кровь наших братьев и сестер. А на моих руках теперь его кровь. Смешно, да?
20
Ты умрешь. Это неизбежно. Есть ли смысл бояться неизбежного?
Наоборот, — ввиду неизбежности естественного для всех конца, следует жить густо и смело, как свойственно человеческой природе. Время — жизнь.
…Люби горячо и нежно, в дружбе и любви иди до конца; на удар отвечай ударом, на привет — приветом, и все, что не оскорбляет и не обижает других, разрешай себе полной рукой…
Так или иначе — ты не знаешь и не узнаешь, что ждет тебя за последним вздохом. Гордо повернись спиной к этой штуке… Смело живи и бестрепетно умирай.
Почему все не так, как ты хочешь? Приходишь домой в ожидании тепла и ласки, а встречаешь лишь голые стены. Знакомишься с девушкой, и все идет нормально, пока ты не говоришь, что служишь в боевых частях. А когда говоришь, то в ответ слышишь:
— Ты мне очень нравишься, но ты же понимаешь, я не могу сидеть дома и ждать две недели, пока ты вернешься домой грязный и усталый.
И она уходит с тем, кто каждый день дома, с тем, кто в армию ходит как на работу, с восьми до пяти. С тем, кто не валится с ног от усталости после бессонных ночей, проведенных в засаде или на операциях. С тем, кто выглядит бодрым и отдохнувшим после ничегонеделанья в своей комнате с кондиционером.
Я уже привык. Просто не хотелось в очередной раз после двух дней отдыха возвращаться на базу непонятно на сколько и снова думать, что так ничего и не сделал. Ладно, проехали. Она ведь не знает, что это твой взвод вчера взял террориста, который сегодня должен был взорваться в центре города. А может, ей все равно. Ведь слишком тяжело объяснить людям, живущим в Тель-Авиве, что война не прекращается. Они сидят в кафе, ходят на работу, смотрят вечером фильмы по DVD. Здесь тишина и покой, здесь не слышно взрывов и стрельбы.
И ты идешь домой один, и от грусти напиваешься в стельку вместе с друзьями. И сидя пьяным дома, задаешь себе вопрос: зачем тебе это нужно? Зачем служить в армии, зачем подставлять себя под пули, если никто этого не ценит? Она этого не ценит.
А ведь ты служишь добровольно. В принципе, в ЦАХАЛе все добровольно. Не хочешь призываться вообще — не призывайся. То есть официально — это долг и святая обязанность каждого гражданина Израиля — служить в армии и защищать Родину. Но на практике откосить занимает около двух месяцев. И никто тебе особо не будет мешать. Зачем в армии солдаты, которых нужно заставлять служить силой? Из такого солдата ничего не выйдет. И в бою на него положиться нельзя. А ведь мы постоянно воюющая армия. Даже если нет настоящей «большой» войны, все время есть «конфликты малой интенсивности».