Мой Западный берег. Записки бойца израильского спецназа
Шрифт:
Шимри выходит из-за стены дома и тут же начинает кричать на Цнона и Омри, наших подрывников которые и закладывали взрывчатку. Они недоуменно оправдываются и действительно не понимают, в чем дело. Я и Буль пытаемся удержать под контролем толпу воющих женщин, но поскольку это удается плохо, то, в конце концов, я стреляю несколько раз в воздух. Крик мгновенно затихает и толпа замирает. Девушка мне больше не улыбается.
Через полчаса копания в обломках в обществе нашего майора, который уже успел покрыть всех матом и раздать наказания команде подрывников, обнаруживается, что внутри стены таки был тайник, в котором, кроме оружия, лежала еще и взрывчатка, которая сдетонировала, вызвав крушение стен. С подрывной команды немедленно снимаются наказания и выносится благодарность, а бывшим жильцам четко объясняют,
А нам дают команду идти отдыхать в один из больших домов, где уже расположился временный полевой штаб. Снова можно снять каски, снова сухой паек, сигарета, и я опять сворачиваюсь на бетонном полу, чтобы немного поспать. Кладу каску под голову, бронежилет мешает принять нормальную позу и лечь как надо, но мне уже все равно — засыпаю через полминуты.
Утром просыпаюсь сам. Какое чудо — никто меня не будит. Видимо, командование так ничего и не смогло придумать нам на это утро. Смотрю на спящих товарищей, свернувшихся в неудобных позах на жестком полу, смотрю на их спящие лица. Вот мой друг Ронен, который вечно недоволен армией и хочет быстрее демобилизоваться и поехать путешествовать, вот Саги, с которым мы можем спорить и смеяться часами, вот Генис, тихий и спокойный парень, от которого за день можно не услышать ни одного слова, Лазарь, Нив, Буль, Цнон, Шимри. Внезапно меня охватывает странное чувство единения и сплоченности с ними. Глядя в их спокойно спящие лица, мне хочется защитить их, укрыть, стать для них «родной матерью».
Что мы делаем здесь? В этом чужом городе, полном людей, которые нас ненавидят? Не лучше ли бросить оружие и уйти отсюда домой, подальше от этой мерзости и грязи, вернуться в наши родные города, жить простой и тихой жизнью и встречаться всем вместе по выходным и праздникам? Самому младшему среди нас, Ронену, девятнадцать, самому старшему, Генису, двадцать четыре года. Это — лучшие годы нашей жизни, на что мы тратим их? На смерть? На убийства? Почему все не может быть по-другому?
Минутное наваждение проходит, и я вспоминаю об убитых друзьях и о непрекращающихся волнах терактов, и мысли становятся на свои места. Если мы не будем лежать здесь в грязи, если мои братья не будут стоять в дозорах и лежать в засадах, то просто не будет этого «другого» мира. Не будет дома, не будет родных городов, не будет подруг, которые ждут нашего возвращения. Не будет ничего.
Я успокаиваюсь, иду в туалет, отливаю, а потом меняю Сруля на охране дома. Еще не моя очередь дежурить, но я уже все равно не сплю, так зачем кого-то будить? Вскоре парни сами начинают просыпаться, и я смотрю, как они встают, собираются и потягиваются после сна.
Командование действительно сегодня больше ничего не нашло и штабисты решают закончить операцию. Через два часа нам дают команду вернуться на базу, и благословенные бронированные машины забирают нас из ненавистного города. Их мотор звучит для нас как марш Мендельсона для влюбленной девушки. Проехав незримую границу между нашей и вражеской территорией и получив команду снять каски, мы снова оживаем и становимся людьми. Мы больше не солдаты, напряжение минувшей недели спадает, мы смеемся, вспоминаем смешные моменты операции, говорим о том, что будем делать в выходные. Теперь мы просто люди, которые просто хотят жить. В машине тесно, но это никому не мешает. Наоборот, чувствуя рядом плечо друга, мы ощущаем спокойствие и расслабленность. Может быть, в этом счастье?
25
Порхай, как бабочка, жаль как пчела.
Удар, еще удар, отхожу, Туби бьет лоукик и проводит серию ударов, я отбиваю удар ногой и пропускаю в корпус. Бью обманный в голову, он закрывается, и я всаживаю ему апперкот под дых. Он издает непонятный звук, кажется, я его достал, но тут же переходит в контратаку и на мою голову обрушиваются его огромные кулаки, так что я еле успеваю закрыться.
Я люблю тренироваться с Туби, он на полголовы выше меня, и килограммов на двадцать тяжелее. Хорошо тренироваться с таким партнером. Каждый его удар, достигший цели, отбрасывает меня, а все его удары ногами я прочувствую завтра с утра. Такой противник заставляет тебя
Расходимся и пару секунд стоим друг против друга, тяжело дыша и восстанавливая дыхание. Пот льет с меня ручьем и застилает глаза, а перчатки ощутимо оттягивают руки. Я устал, но позавчера Туби сильно меня помял, и сегодня я хочу взять реванш. Сходимся, удар левой, блок, пропускаю правый хук Туби, отбиваю серию и бью прямой ногой, отбрасывая его из клинча.
Вновь сходимся, я бью ногой и сразу же двушку руками. Он отпрыгивает и снова пробивает мне ноги. Я не успеваю защититься, и удар пошатывает меня. Еще один-два таких удара — и я упаду. Рваный ритм боя дает мне прочувствовать легкие и все выкуренные за неделю сигареты. Каждый раз во время тренировки я обещаю себе, что брошу, и каждый раз, выйдя из спортзала, я об этом забываю.
Снова кружим друг против друга в плохо освещенном ангаре, оборудованном под зал для рукопашного боя. Туби снова атакует, но я сближаю дистанцию, его нога скользит, я ныряю ему под руку и провожу серию руками. Если входит первый удар — входят и все остальные. Левая — правая, я двигаюсь как бульдозер, впечатывая кулаки в голову Туби, и даже разница в весе уже не дает ему преимущества. Все, ему конец. Эту серию я видел у Витора Бэлфорда в «Боях без правил». И вправду классно действует.
Туби кричит «Хватит!» Я останавливаюсь, тяжело дыша. Обнимаемся, стягиваем перчатки и берем бутылки с водой. Жадно хлещем холодную воду, я выливаю остатки на голову, и мы выходим наружу. Ночной ветерок приятно холодит, мы улыбаемся друг другу и идем в душ мыться.
— Классно сегодня поработали, а?
— Да, неплохо. Я же должен был отыграться.
— Ничего, завтра посмотрим, кто победит, — Туби улыбается и бьет меня по плечу своей здоровенной лапищей.
Да, похоже, что завтра мне придется несладко.
26
Солдат за время службы должен сделать три вещи: убить террориста, отсидеть в армейской тюрьме и трахнуть офицершу.
В Израиле девушки призываются на срочную службу наравне с парнями. Официально. Поэтому среди тех, кто близко не знаком с нашей страной, бытует некий миф, что женщины воюют у нас наравне с мужчинами. Все вранье. Да, девушки действительно служат, но не в боевых частях. Они служат секретаршами, связистками, медсестрами, подавальщицами кофе и на всяческой вспомогательной работе. Конечно, есть и нормальные и интересные должности, но не боевые. В общем, есть пять процентов девушек, служащих в «условно» боевых частях, но эти подразделения хоть и называются боевыми, но занимаются или охраной внутренних объектов, или другими небоевыми задачами. В бой они не идут. То есть теоретически, во время «большой» настоящей войны они будут сражаться, но пока что есть четкий приказ главнокомандующего, запрещающий девушкам находиться на территориях и участвовать в боевых операциях.
При всем распространении феминизма и «равенства» полов (хы-хы) я против того, чтобы девушки служили в боевых частях. Я не шовинист и не женоненавистник, просто для этого есть несколько веских причин.
Во-первых, я, как солдат и командир, не могу положиться на девушку в бою. У женщин другая психика, никогда не знаешь, что она выкинет в следующий момент. Во-вторых, женщины менее выносливы физически. Ей может просто не хватить сил выполнить задачу. В-третьих, если у мужчины будет на выбор двое раненых — мужчина и женщина, то он сначала будет спасать женщину, неважно, какой тяжести ранения у обоих. Кроме этого, если я увижу раненую девушку, то, наверное, сойду с ума. Для мужчины это слишком тяжело. Раненый друг — бывает, вот Нисим получил пулю в ногу, вытащили его, забинтовали, отправили к врачам и продолжили бой. Быстро, сосредоточенно и без лишних эмоций — время дорого. А сделать то же самое, если бы на его месте была девчонка, мы бы, может, и не смогли. То есть смогли бы, конечно же, но эмоциональная травма, полученная при этом, была бы слишком сильна.