Мой желанный убийца
Шрифт:
— Чего надо?
— Ты, девуля-красуля, и нужна. Говорит вкрадчиво, хотя по физиономии на добренького не похож.
— Я вас не знаю.
— Поговорим — узнаешь. Вопрос деликатный, квартирный…
Прикол! Подкашиваются ноги. Из ЖЭКа! Быстро объявились. Что делать? Хамить ему — мне же во вред. Когда-то же это должно было произойти.
Пытаюсь губами скорчить нечто вроде улыбочки.
— Заходите. Я сейчас, — сама бегу в комнату к Пату. Он спит в кресле-качалке. Нет, не спит. Глаза открыты.
— Пат,
Не отвечает. Умер? Дышит, значит — притворяется.
— Вставай, Пат, — трясу его за плечо. Оказывается, он совершенно пьяный. Шевелит губами. Вместо слов одни пузыри. Придется выкручиваться самой.
Старик по-хозяйски расселся на диване. Хорошо, что убрала Наташкину постель.
— Слушаю вас.
— Меня зовут Иван Христофорович, — соврал Федор Иванович на всякий случай. — Квартира эта на сегодняшний день является свободной. Мне предложили ее купить. Такие пироги, девуля-красуля. Тебя Ольгой кличут?
Спрашивает и при этом слащаво улыбается.
— Ну… — что дальше говорить, и сама не знаю.
— Тогда давай осмотрим квартиру, — напирает старый хрен. Прется прямо в мою комнату. Неудобно, там постель разбросана, и вообще непорядок.
Ходит со своей клюкой, все осматривает. Зачем-то стучит кулаком по стенам.
Лучше бы себе по голове. Ко всему, уселся прямо на простыни. Наглец! Но не успеваю заорать на него, как он прищурился и поманил пальцем. Неужто приставать начнет? Лучше с квартиры съеду, чем с ним. Но покорно подсаживаюсь.
— Ходят слухи, что у тебя богатый дружок имеется, — шепчет он мне.
Пожимаю плечами.
— Не отнекивайся. Мне известно. Если меня сведешь с ним, квартиркой и в дальнейшем пользоваться будешь… — подмигивает и хлопает по моей вылезшей из-под халата коленке.
Старый хрен! Убей, не понимаю, кого он мне приписывает.
— Вы… Как вас?
— Иван Христофорович.
— Да-да. Вы меня с кем-то пугаете. Мы живем скромно. Пат, ну, отец значит, дочку похоронил. Квартира ее, поэтому он здесь по праву.
— Ошибаешься, девуля-красуля. Он не прописан. Завещания не имеется. Жилплощадь не приватизирована. Получается, оба вы временные. А про дружка можешь признаться. Я к нему интерес имею.
Вот пристал. О ком спрашивает? Богатый… Наверняка видел меня с Вадимом Борисовичем… Тогда понятно.
— Какие у вас дела к Вадиму Борисовичу?
— Не Вадим, а Владимир Борисович.
Достал, старый хрен. Я всю ночь с этим Вадимом трахалась, а он мне рассказывает, как его зовут! Стараюсь Держаться не нагло. Повторяю:
— Его зовут Вадим Борисович.
Старик отрицательно машет головой. Потом вдруг соглашается:
— Может быть… А какой он из себя?
Нехотя описываю:
— Высокий, полный, детское лицо. В очках. Руки волосатые. Золотой перстень.
— Нет, нет, не он! — старый
— Другого не знаю.
— Знаешь. С кем познакомилась после того, как тебя… словом, без обоюдного согласия…
Я вся впадаю в дрожь. Неужели Валерий меня выследил? Ах ты, гад!
Вскакиваю:
— Значит, вы знакомы с этим подонком?
— Каким?
— Валерием.
— Кто он?
— Клиент Юрика!
Старик шумно выдыхает воздух:
— Я о спасителе твоем говорю.
— А… о Борисе… — успокаиваюсь я.
— Да не Борис его зовут. Всех своих дружков перепутала, — снова начинает заводиться старый хрен.
— А я говорю — Борис. Он меня к Юрику возил. Его Юрик перепугал до смерти. Смылся на раз. Насчет богатства что-то незаметно. «Жигули» дрянные и сам не по фирме. Впрочем, я не знаю. Не дружок он мне вовсе. Подвез пару раз и, слава Богу, исчез. Желательно навсегда.
Старик не на шутку расстраивается. Забывает про собственный шепот, принимается меня отчитывать:
— Дура полная! Такие тузы раз в жизни выпадают. Найди его и полюби. А как все у вас сладится, дай мне знать. Вот открыточка с обратным адресом, бросишь в ящик.
Тычет мне открытку с днем рождения.
— Почему вы решили, что он богатый? — спрашиваю больше по инерции, чем из интереса.
— Эх, девуля-красуля, поверь пожилому человеку. Найди и полюби. Но о деньгах и богатстве не спрашивай. Само придет в руки. Тот случай, когда молчание действительно обернется золотом. И обо мне не вспоминай. Просто напиши на открытке: «Спасибо». Больше говорить не о чем. Показывай третью комнату.
Старый хрен и туда поперся первым. Пат с открытыми глазами, но в них никакого присутствия сознания. Иван Христофорович прохаживается по комнате, не обращая никакого внимания на сидящего в кресле Пата. Выглядывает в окно.
Стучит по стенам. Подходит к старому шкафу, где висят вещи Пата.
— Это дерево называется «птичий глаз». Отличный шкаф. Конец девятнадцатого века. Его бы почистить да воском натереть. Сзади-то стенка небось фанерная, — бесцеремонно открывает дверцы шкафа, лезет внутрь рукой. — Так и есть, фанера. Если надумаете продавать, хорошие деньги за него отвалю.
— Не продается, — вдруг захрипел Пат и попытался подняться из раскачавшегося кресла.
Иван Христофорович быстренько отошел от мебели и, кивнув головой, констатировал:
— Папаша-то хорош. С утра надрался. И то правда — лучше с утра, чем с перерывами, — после чего легко, даже не опираясь на палку, выскользнул из комнаты, забыв про свою хромоту.
Провожаю его до двери и не решаюсь снова начать о Борисе. Он тоже не склонен продолжать разговор. Стою с открыткой в руке и не имею понятия, как поступить дальше?