Мой знакомый медведь
Шрифт:
Но никакой тропинки не было… Не было и консервных банок. Это грибы-красноголовики торчали на сухой тундре.
…Не все протоки были одинаковыми по силе. Но та, по которой шло больше всего воды, заставила Витьку поколебаться: «Стоит пытаться переходить ее или, может, все-таки вернуться?»
Он зашел в воду. До этого всегда искал брод без поняги. Потом возвращался за ней. И получалось, что каждый раз он переходил реку трижды. Но эту реку, он чувствовал, трижды ему не перейти. Зашел в воду сразу с тяжелой понягой и ружьем за спиной.
Река неистовствовала. Вода стремительно проскакивала участок, который
Трудно было устоять против течения даже на неглубоком месте. Витька хотел опереться на палку и чуть не упал — едва конец палки коснулся воды, поток отшвырнул ее в сторону. Да и воткнутая в дно, она гудела и тряслась под рукой, и он в конце концов бросил ее.
Течение намыло почти вдоль реки галечную гряду. Ее Витька и выбрал для брода. На поверхности не за что было зацепиться глазу. Милю неслись пружинистые потоки воды. Неслись так быстро, что глаз не успевал рассмотреть никаких деталей, как не успевает он ничего рассмотреть на железнодорожном полотне из окошка мчащегося поезда.
Едва не кружилась голова от этой стремительной воды, которая двумя мощными крыльями охватывала ноги. Витька медленно, шаг за шагом, подвигался вперед. Он боялся, как бы низ увязанных на поняге вещей не коснулся необузданной воды. Если это случится — вода сразу опрокинет его.
С обеих сторон галечной гряды темнела глубина, которую было заметно даже через клокочущую воду. От гидрогеологов он слышал, что у этой реки есть второе, подземное русло. Где-то часть воды уходит под землю, течет под рекой, а потом опять врывается в русло. Страшно было попасть в такой подземный провал. Да если и не было в этом месте никаких провалов, скорость воды такая, что могла разбить о камни. Нужно было с опаской делать каждый шаг. До другого берега оставалось не так много. Но впереди темнела глубокая промоина. Только в одном месте просвечивал песчаный нанос. Витька ступил на него и пошел, из последних сил преодолевая напор воды.
До берега было шага три-четыре, но отмель кончилась. Впереди темнела глубина, а из-под ног стремительная вода вымывала песок, и нужно было куда-то ступать. Иначе ноги уйдут в песок и вода зацепит за понягу. Времени на раздумье не оставалось, на поверхности поблескивали поднятые водой золотистые песчинки. Витька решительно шагнул к берегу и почти лег на воду, навалившись на нее всем телом встречь течению. Но еще шаг сделать было нельзя ни назад, ни вперед. Не удержаться тогда на ногах. Рывком подался к близкому берегу. Поток развернул его, вода сбила с ног, закружила. Берег несся мимо. Впереди скакала по бурунам беретка.
Витька едва успел вдохнуть воздух и опять оказался под водой. Его кружило, ружье за спиной чиркало по дну. Поняга как пузырь плыла сверху, не давая поднять голову. То рукой, то ногами Витька задевал дно, но не мог задержаться. Глаза были открыты, он видел сквозь зеленую воду то небо, то дно и не мог вдохнуть воздуха. Отчаянно забил руками, ногами, вырвался из-под воды и еще раз вдохнул. Его несло недалеко от берега. Ударил ногами по дну, которое мчалось внизу со страшной скоростью, толкнулся еще раз, еще — и вцепился руками в подмытый
Ветер отодвинул облако, и солнце осветило правильный конус Кроноцкой сопки. Глубокие овраги — барранкосы — прорезали ее от вершины до земли и сделали граненой. На высоте трех с половиной километров сверкала на солнце снежная пирамида — вершина вулкана. Витька был у его подножия.
И оттого, что рядом сверкала Кроноцкая сопка, и оттого, что жив, и оттого, что дошел до дороги людей, Витька, как язычник, радовался солнцу. Вырвался из ремней ружья и поняги, откинулся на спину, закрыл глаза и мысленно без конца повторял: «Жив, жив! Я прошел!..»
Потом он долго стоял у реки и смотрел на быстрые струи воды, как будто перевитые в тугую косу. «Нет, — сказал он, наконец, — все же хорошо подержать свою жизнь в собственных руках».
Вдали горел маленький огонек в голубом платочке дыма. Там жил лесничий.
Глава 20
Кто-то когтями скребся о палатку. Витька услышал это сквозь сон и протянул руку к ружью. Но ружья рядом не было. Открыл глаза. Вместо палатки над головой белый потолок, и лежал он не в спальном мешке, а на кровати в домике лесничего. В окошко скреблась раскачиваемая ветром ветка.
После беспокойных ночей в палатке сон в обычной кровати казался королевской роскошью.
За завтраком Витька отщипывал от мягкого душистого хлеба по маленькому кусочку и, смакуя, ел как лакомство. Уж очень надоели в походе сухари и галеты.
На поселочек налетел ветер — отголосок тайфуна. В окошко Витька увидел, как порыв ветра свернул жгутом большой куст высоких желтых цветов, сорвал кусок толя с собачьей будки, выгнул как паруса провода на столбах.
У дома напротив сбились в кучу куры. Они жили на чердаке — его зимой не заметает снегом. Забирались туда по приставленной лестнице. Как только ветер немного перемежился, петух вскочил на нижнюю перекладину, потом на вторую, но ветер отбросил его далеко в сторону. Вытянув вдоль земли шею, он плотно прижал крылья и будто удлинился. Быстро семеня ногами, он пробился против ветра к своим курам и вместе с ними прижался к стене. Одна из куриц тоже попробовала забраться на чердак, но ее унесло ветром за угол дома. Мужик с бабкой обрывком сети, как неводом, прижали кур к стене и по одной затолкали в чердачное окошко…
В домик зашел лесничий. Витька еще вчера просил его рассказать что-нибудь о медведях и сейчас напомнил ему об этом. Но медведи для лесничего были так обычны, что ему о них нечего было рассказать. Он только удивленно смотрел на Витьку, недоумевая, что интересного можно рассказать о медведе. Для него это было все равно, что рассказать что-нибудь интересное, например, о корове. Витьке все же удавалось кое-что из него вытянуть.
Узнал, что медведица со сравнительно глубокого места в заливе озера доставала полегшую после икромета на дно рыбу не передними, а задними лапами. Нащупывала ее и, не ныряя, задними лапами доставала «своим пацанам».