Мой знакомый призрак
Шрифт:
– Слушай, Шрам, а какое лицо у тебя было раньше? А имя какое? Случайно, не Пират?
Все, сейчас изувечит, а потом – будь что будет! – объяснится с боссом… Однако Шрам сдержался. И хорошо, потому что любой его удар вывел бы меня из строя до конца сегодняшней ночи – если вообще не навсегда.
Наверное, именно это и сдерживало Шрама: ему дали приказ, который следовало выполнять.
– Мой хозяин желает кое-что подчистить, – пояснил он после того, как на одутловатом лице промелькнул целый калейдоскоп устрашающих эмоций. – Два часа работы – две сотни у тебя в кармане.
– Где и когда? – спросил я и, отодвинув тяжелый, из вишневого же дерева стул, присел медленно
– В Кларкенуэлле. Прямо сейчас, тебя уже ждут.
– Прямо сейчас невозможно. На сегодня с меня хватит… Два широченных шага – и великан возле меня.
– Если жить надоело, охотно помогу. В любом другом случае – собирайся, поехали.
Что ж, против лома пет приема.
9
На улице стояла машина, которую я заметил по пути домой. Мощная, тяжелая «БМВ Х5» цвета электрик с тонированными окнами и бросающейся в глаза решеткой в форме ромба. Бог свидетель, такой стоило уделить повышенное внимание, а я, должно быть, витал в облаках или где-то на границах загробной жизни, что для меня не так уж и необычно.
Дождь так и не стих. Дав буквально миллисекунду на то, чтобы взять плащ, Шрам повел меня вниз по лестнице. Господи, хоть бы он остановился, как же надеть чертов плащ?!
Великан открыл заднюю дверцу «БМВ», и с небольшой помощью большой руки я влез в салон. Шрам – следом; даже вполне подходящая ему по габаритам машина слегка закачалась. Впереди сидели двое: на пассажирском сиденье – мелкий тип, у которого среди родни наверняка было немало ласок, а на водительском – апатичный блондин, лицом очень напоминающий Тома из мультфильма «Том и Джерри» после удара сковородкой по голове. Легкое движение руля, чуть слышный вздох – и произведение немецких автоконструкторов тронулось с места.
Меня снова повезли в город через Стэмфорд-хилл и Дол-стон, затем на запад к окраинам Шордитча. Наконец, машина остановилась где-то между Миддлтон-сквер и Кларкенуэллом на такой узкой улочке, что даже дверцы полностью не открывались.
Тычок от Шрама – и я вышел под дождь, к тому времени успевший превратиться в сильный ливень. Человек-ласка тоже выбрался из салона, и машина укатила прочь.
Мы стояли перед клубом с затемненными окнами и яркой вывеской «Розовый поцелуй». Несмотря на название, кирпичную кладку вокруг окон покрасили в темно-синий, а над дверью красовался позолоченный горельеф орла на скале – тайный знак пивоварен «Старого Трумана – Хенбери». Их во время бурного роста цен на коммерческую недвижимость и превратили в стриптиз-клубы, которые в наши дни процветают в Кларкенуэлле.
Я посмотрел на Шрама, тот коротко кивнул, и мы вошли.
Сначала что-то вроде фойе: угловая комната не совсем правильной формы с ссужающимися к внешней стороне стенами, а на деревянном, натертом мастикой полу грязные следы первых клиентов. В небольшом закутке справа у стола сидел мужчина. При нашем появлении он поднял глаза, но, увидев Шрама, тотчас потерял интерес, и мы спокойно прошли в клуб.
Внутри помещение оказалось куда просторнее, чем можно было судить по фасаду: у одной стены полукруглая сцена, напротив – бар, посередине – с десяток столиков. Вдоль трех оставшихся стен – кабинки, причем освещение продумано так, что сидящие внутри видят все, оставаясь при этом незаметными.
На сцене молодая, уже практически обнаженная блондинка выискивала мелкие, по невнимательности пропущенные детали одежды и, извиваясь в такт музыке, от них избавлялась. Блестящий металлический шест был ее постоянной опорой и время от времени – артистическим реквизитом.
Шрам по-прежнему подталкивал меня сзади, так что я шел не останавливаясь – к одной из кабинок, которая при ближайшем рассмотрении оказалась занята. Невысокий, крепко сбитый мужчина слегка за сорок сидел один, читал и делал записи в перекидном блокноте. Лицо, насколько удалось рассмотреть при скудном освещении, лихорадочно-красное и покрыто оспинами. Никогда в жизни не видел таких густых бровей. Глаза под ними напоминали маленьких испуганных зверьков или небесный свод под волосатыми ягодицами атлантов. На незнакомце ярко-синий костюм с рубашкой расцветки пейсли и широким, как щит центуриона, галстуком. Я недавно смотрел по кабельному телевидению «Человека из ОКОП», где ОКОП, естественно, не окоп, а Объединенное Командование Обеспечения Правопорядка, и, естественно, вспомнил мистера Уэйверли.
– Так вы любитель анала? – подняв глаза, спросил он.
Намеренно-грубые слова резко контрастировали с бархатным, профессионально поставленным голосом – таким только провозглашать тосты за здоровье монархов или президентов компании. Однако в голосе была не только чванливая надменность, но и готовность от души смеяться над собой и собственным высокомерием. А еще я расслышал акцент, вернее, полное его отсутствие, как бывает у учивших английский по учебникам.
В ответ я лишь сдвинул брови, будто обдумывая философский подтекст вопроса.
– Я видел, как вы смотрите на девочку! – Мужчина рассмеялся хрипло, но с таким удовольствием, что даже плечи передернулись, – Предпочитаете склонных к стеатопигии [14] – именно в ту область был устремлен ваш взор. Следовательно, передо мной любитель анала; нелишне об этом знать.
Покончив с формальностями, незнакомец повернулся к Шраму и Ласке. Испещренная веснушками ладонь заметалась от одного к другому, будто даруя отрывисто-резкое благословение.
– Шрам, ты останешься с нами, а ты, Арнольд, возвращайся на вахту и, пожалуйста, попроси кого-нибудь из девочек принести мистеру Кастору выпить. Шафран или Розу… Лучше Розу: у нее именно такая попа, как ему нравится.
14
Стеатопигия – сильное развитие подкожного жирового слоя на бедрах и ягодицах человека.
Ласка-Арнольд скользнул прочь, а Шрам растворился в полумраке кабинки – насколько способен раствориться человек с габаритами грузоподъемника. Я перестал думать о мистере Уэйверли, и вакантное место тут же занял Сидней Грин-стрит, сыгравший в «Мальтийском соколе» Каспера Гатмана. Низенький, сплющенный Сидней Гринстрит в рубашке-пейсли.
– Меня зовут Лукаш Дамджон, – наконец представился хозяин. Не Лукас, а Лу-каш – такого имени я еще не слышал. – Мистер Кастор, пожалуйста, присаживайтесь, не смущайте меня.