Мой зверь безжалостный и нежный
Шрифт:
— Ничуть не сомневаюсь. Слушай, а тебя вообще может хоть что-то смутить?
— Так я тебе и сказал, — усмехнулся он.
— Значит, может. Значит, не всё потеряно.
— В смысле, не всё потеряно? Что хорошего в том, что ты от чего-то смущаешься?
— Может, хорошего и ничего, но это значит, что ты не бесчувственный…
Тимур на это лишь хмыкнул. Потом я спохватилась, что вместо положенного часа мы просидели почти два. Не знаю, как он, а я даже не заметила.
— Интересно всё же, что тебя способно смутить.
— А тебя что?
С минуту мы
Он первым отвёл глаза. Может, он и не смутился, но точно почувствовал неловкость, как и я.
— Наверное, закончим сегодня, — пряча волнение, сказала я.
Он сразу же поднялся с дивана. На меня больше не смотрел. А выходя, мы оба одновременно потянулись к ручке двери. И оба, едва соприкоснувшись, тотчас убрали руки.
Позже я, конечно, эти моменты вспоминала с улыбкой, но тогда даже слегка заволновалась.
Ну а со следующей недели Тимур перестал ходить на занятия. Я так и не поняла, почему. Мне казалось, мы, наоборот, сблизились и между нами возникли доверительные отношения и даже симпатия. Казалось, что ему было интересно со мной. Но… в понедельник я прождала его напрасно целый час. Во вторник он тоже не пришёл. А потом мне и вовсе подумалось, что он меня избегает. Хотя с чего бы?
Однако, когда я проходила мимо спортивной площадки, где они играли в теннис, Тимур, увидев меня, сразу отвернулся. Или вот на другой день я издали заметила, что он курил возле беседки. Весь такой серьезный и задумчивый. Но стоило ему повернуться и увидеть меня, как он тут же затушил сигарету и пошёл прочь.
Я недоумевала просто. Мы ведь правда хорошо ладили. Ровным счетом ничего плохого между нами не произошло. Тот неловкий момент нельзя назвать плохим. Наоборот, как по мне.
Ломать голову над непонятным я вообще не люблю. Мне всегда проще задать вопрос в лоб. Что я и сделала. Когда в очередной раз они играли в теннис, просто подошла к нему и спросила, почему он больше не ходит на занятия. Он, не глядя на меня, грубо буркнул: неохота. И сразу отвернулся, подошёл к другому мальчику, Гене, и стал его учить, как правильно держать ракетку.
Не очень-то вежливо это было. К тому же сразу ко мне подлетел Алик, от которого я уже и не знала, куда прятаться.
— Мариночка, а возьмите меня на индивидуальные занятия.
Отбиваться от Алика я устала еще две недели назад, а тут и вовсе не было настроения с ним препираться. Поэтому поступила как Тимур — просто развернулась молчком и ушла.
Потом думала: лучше бы не спрашивала. И тут же: нет, хорошо, что спросила. И сама же удивлялась — что за метания? Как будто мне не двадцать, а четырнадцать.
Не то чтобы меня это его «неохота» уязвило, но зачем грубить? Хотя нет, всё-таки немного уязвило. Наверное, потому что с ним я чувствовала искренний отклик. Он не играл, как Алик и остальные парни. Пусть
За ужином я наблюдала за ним. Он сидел в стороне от остальных и, мне показалось, выглядел ещё более неприступным, чем всегда. Один раз он поймал мой взгляд, но сразу же помрачнел. Ладно, решила я, не буду его нервировать.
После столовой немного прогулялась в парке. Зашла в библиотеку, от которой Павел Константинович доверил мне ключи, взяла пару книжек почитать перед сном и отправилась к себе.
Когда уже до дома оставалось несколько шагов, из зарослей сирени вдруг кто-то вышел. Я охнула от неожиданности и выронила книги. Это оказался чёртов вездесущий Алик.
— Мариночка, что ж вы так вздрагиваете? Это же всего лишь я.
— Вы очень эффектно появились. — Я наклонилась за книгами.
Алик коротко засмеялся.
— Я всё делаю эффектно. И хотел бы продемонстрировать вам другие свои умения.
— Не утруждайтесь, я поверю вам на слово.
Я попыталась обойти его, но он увязался следом. Даже на крыльцо моего дома поднялся и подпер дверь рукой.
— Да куда вы так торопитесь? Лето, вечер. Почему бы не провести время с удовольствием?
Я показала ему детективы Акунина.
— Это я и собираюсь сделать.
— Скууучно. Пойдемте с нами. Посидим, расслабимся.
— Алик, сколько можно? — я устало вздохнула. — Нет, я не буду с вами расслабляться. Всё это мимо моих интересов, но не это главное. Я ведь ещё вначале сказала вам, что никаких неформальных отношений с вами или кем-то другим у меня не будет. Это исключено. Усвойте уже наконец.
— Что? Не нравлюсь?
Он упирался ладонью в дверь, не давая мне её открыть.
— Уберите руку.
— Да что ты из себя строишь? — перешёл он вдруг на ты. — Цену себе набиваешь? Ну давай, скажи свою цену?
— Алик, просто уйдите.
— Ну чё тебе надо? Бабки? Скажи сколько? Ты же знаешь, кто я. Я своим бабам золото и даже тачки дарил, так что не прогадаешь. Говори. Ну! Что тебе надо?
— Мне надо, чтобы ты убрал руку и ушёл.
— Мне ни одна баба не отказывала. И покрасивее тебя были. Какого хера ты тут корчишь кого-то из себя?
И вдруг он убрал руку от двери, но тут же притянул меня к себе за талию. Резко, грубо, порывисто. Второй рукой стиснул ягодицы.
— Или может, ты из тех, кто любит жесткач? Тогда мы споёмся…
Я оттолкнула его и саданула в пах. Пока он, согнувшись, скулил, открыла дверь и заскочила домой.
— Сука! — услышала из-за двери. — Ещё пожалеешь! Да наши на твоих занятиях только из-за меня вели себя прилично. Посмотришь, что теперь будет.
К счастью, ломиться он не стал. Ушёл. Я из окна видела. Но перенервничала — будь здоров. С некоторых пор я очень болезненно отношусь к таким вещам. Вот и сейчас еле себя успокоила. Решила, что завтра пойду к Павлу Константиновичу и всё доложу. Он ведь и сам говорил, чтобы обращалась к нему в случае чего.