Моя АНТИистория русской литературы
Шрифт:
Вообще, я думаю, что не только непосредственно окружающий человека мир достаточно просто устроен – и я, кажется, уже об этом писала, – но так же и все то, что принято называть громким словом «Вечность», то есть и мир потусторонний, при желании не так уж и сложно понять. Для этого достаточно самой минимальной сообразительности и наблюдательности. Например, наблюдая за поведением этого моего парижского знакомого, довольно просто смоделировать поведение самоубийц, если бы их кто-нибудь когда-либо вдруг решил воскресить, желая, к примеру, воплотить в жизнь прозрения Николая Федоровича Федорова о научном воскрешении предков. Начав клонирование, человечество, кстати, уже вплотную приблизилось к решению этой проблемы. Причем я почти не сомневаюсь, что писатели, наряду с кинозвездами, окажутся в числе первых, кого благодарные потомки пожелают видеть рядом с собой. Другое дело – кого именно и в какой очередности! Это, видимо, будет зависеть от сложившейся к тому моменту конъюнктуры. Если бы воскрешение проводилось во времена расцвета сюрреализма, то наверняка настаивали бы на воскрешении в первую очередь личностей вроде Сада, Лотреамона или Гойи; в наши
Однако все, что я тут говорю, включая мое глубокое сочувствие эмигрантам, ни в коей мере больше не относится к русским эмигрантам «первой волны», хотя бы потому, что, если хорошенько вдуматься, большинство из них покинули свою родину не по своей воле, то есть и этот опыт «смерти при жизни», и мои детские переживания им, в сущности, глубоко чужды. Поэтому в данном случае, по-моему, и вовсе не о чем особенно говорить – все предельно просто и банально! Художники, оказавшиеся по разные стороны баррикад, возможно, сами о том не подозревая, заложили бомбу с двойным детонатором под будущее России! Нет, под мое будущее – пожалуй, так будет точнее! Одни создавали монументальные произведения, вроде «Кубанских казаков», в которых столы ломились от виртуальных яств, а другие – вроде Бунина, Зайцева и особенно Шмелева, – с тайным наслаждением и сладострастием, видимо, желая таким образом досадить своим оппонентам (и у них были для этого серьезные причины), подробно живописали всевозможные разносолы, маринованные грибочки и блинчики с черной икрой, которые они якобы только и делали, что пожирали в огромном количестве в своем счастливом прошлом. А в результате лично я сегодня уже абсолютно не понимаю, с чего это вдруг я взяла и сожгла свой диплом, что это мне взбрендило в голову, причем как раз тогда, когда мой отец уже работал в Посольстве в Никарагуа, при котором, кстати, в качестве корреспондента какой-то газетенки ошивался Ампилов. И Проханов, между прочим, уже тогда спокойно печатался себе в «Литгазете»! Не сомневаюсь, что, если бы не эти вот подробные описания разных там блинчиков и особенно пирожных, моя судьба могла бы сложиться совсем, совсем иначе!
Об исторической роли русской философии я уже написала!
Кстати, совсем недавно я узнала, что все посаженные Лениным на корабль философы оплачивали дорогу за свой счет. Если это действительно так, то Ленин был и вправду гением. Напрасно я его всегда недооценивала! Но подлинная гениальность никогда сразу и не бросается в глаза – это такой совсем маленький, крошечный нюанс, отделяющий великое от смешного. Вот простоватые последователи Ленина, которые сажали диссидентов на самолет и доставляли их в Париж за счет государства, только этим крошечным нюансом и отличаются от своего великого предшественника. Поэтому они, в конце концов, все и развалили!
Глава 29
Унесенные волнами
Но порой я и у себя дома, в Петербурге, чувствую себя не то что там иностранкой или же эмигранткой, а вообще инопланетянкой. Вот буквально несколько дней тому назад включила радио и услышала, что некий писатель по фамилии не то Круглов, не то Шаров не смог опубликовать в журнале «Новый мир» свою повесть из-за расхождений с редакцией в трактовке учения уже упоминавшегося мной Николая Федоровича Федорова. Писатель подверг критике мысли Федорова, тогда как члены редколлегии журнала собирались сделать их чуть ли не стержнем в концепции новой национальной идеи России. Причем происходило это аж в самом начале девяностых, когда я, вынуждена признаться, и вовсе еще жила совсем бездумной и растительной жизнью. И вот, в это мгновение, прослушав эту драматическую историю, я почувствовала себя натурально свалившейся с Луны: настолько невежественной, грубой и тупой я себе показалась в сравнении с просвещенными сотрудниками «Нового мира» и писателем Кругловым-Шаровым!
В довершение всего ночью мне еще приснился совершенно сумасшедший сон: яркий, цветной, со звуками и даже с запахами. Помню, я ощущала во сне резкий пряный и сладостный запах опопонакса, которого на самом деле я не только не нюхала, а даже никогда и не видела, и голос, как бы за кадром, произнес: «Пиво Опопонакс – лучше не бывает!» Я увидела двух девушек, переходящих через Фонтанку по Аничкову мосту, и одна громко говорила другой:
Однако нет худа без добра! После этой радиопередачи я все же заглянула в энциклопедию и теперь имею хотя бы самое общее представление об идеях Федорова. Впрочем, нет, не совсем так. Лет пятнадцать назад я уже, по-моему, слышала это имя, но потом начисто забыла. Стоит ли удивляться после этого, что у России до сих пор нет внятной национальной идеи! Ведь большинство ее населения, наверняка, составляют такие же легкомысленные профаны, как и я. В кругу моих знакомых, например, нет ни одного человека, который бы относился всерьез к идее о научном воскрешении предков. А жаль! Лично я считаю, что это вполне реально, к сожалению… Потому что Циолковский, который тоже вроде бы был поклонником Федорова, наверняка задумал свои космические аппараты для того, чтобы потом отправлять на Луну таких, как я. Не исключено ведь, что впоследствии именно Луна станет местом ссылки неугодных писателей, каким раньше было Михайловское для Пушкина или же Париж для многих русских писателей и философов. Сам Циолковский, по-моему, от рождения был полностью глухим и еще с какими-то дефектами, так что он, вообще, скорее всего, женщин должен был ненавидеть и, наверняка, не прочь был бы их всех отправить на Луну. То есть, задумав свое безумное изобретение, он ведь мог только прикрываться Федоровым и его гуманными намерениями воскресить всех умерших и планомерно расселить их во Вселенной, а на самом деле, в глубине души, руководствовался совсем другими мотивами. Так ведь очень часто бывает! Владик Монро на одной из своих фотографий весьма удачно, по-моему, перевоплотился в Циолковского. Создал очень точный образ! На постели, облокотившись на подушки, лежит дряхлый старик с бородкой и в очечках. Его горящий взор устремлен куда-то в туманную даль, а рядом, у его ног, сидит юная девушка и с восторгом смотрит на своего кумира. Глядя на эту картину, как-то невольно и сразу постигаешь скрытый смысл открытий Циолковского, даже не надо учиться в техническом ВУЗе!
Однако все эти мысли и мечты об общенациональной идее происходят, по-моему, главным образом от того, что в России так и не появилось какого-нибудь объединяющего всю нацию произведения, каким стали для Америки, например, «Унесенные ветром». В «Войне и мире», как я уже сказала, слишком много нарочитой философии, которая все портит. Пожалуй, такой книгой могло бы стать «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Тоже ведь гражданская война и тоже «унесенные ветром» человечки, порхающие по миру в поисках своего маленького человеческого счастья.
«Хождение по мукам» был любимым романом моей мамы, она мне и рекомендовала его прочесть. Что я и сделала, а мне было тогда, кажется, лет двенадцать. Я была совершенно потрясена красотой описаний жизни до революции, которую Толстой живописал с особым смаком, но этих описаний, к сожалению, было мало. Больше всего мне тогда понравился образ актера Мамонта Дальского, безвременно закончившего свои дни под колесами трамвая – я долго по нему горевала и все перечитывала те страницы, где он еще жив, и специально останавливалась незадолго до того места, когда он погибает. Таким образом, у меня создавалось впечатление, что он просто забыт автором и где-то там, за кадром, продолжает жить, играть, ходить, говорить. Правда когда я чуть позже посмотрела фильм по этому роману, Мамонта Дальского в моем сознании совершенно затмил колоритный анархист с одесским акцентом Лева Задов, все время повторявший: «Я Лева Задов, со мной шутить не надо!» – ударяя при этом по столу огромным пистолетом.
Мысленно перечитывая заново сегодня эту книгу, я нахожу ее даже в чем-то оригинальной и парадоксальной или же, по крайней мере, остроумной. Все почти как у Селина: у тебя забирают твой дом, имущество пускают с молотка, грабят, короче говоря, а на твоих стульях и за твоим столом уже сидят какие-нибудь обыватели, мсье со своей мадам, и обсуждают, куда они летом поедут в отпуск, а их маленькая дочурка беззаботно бренчит на расстроенном рояле. Только, в отличие от Селина, Алексея Толстого почему-то больше всего волновали именно судьбы последних. Такая книга безусловно могла бы объединить нацию!
Единственный недостаток «Хождения по мукам» – то, что этот роман написала не женщина. Если бы автором была женщина, да еще впоследствии попавшая под трамвай или автобус, вот тогда русским не пришлось бы особо ломать голову над тем, что их всех теперь объединяет. То есть «Хождению по мукам», несмотря на название, не хватает все-таки некоторого драматизма и ощущения, что эта книга на самом деле написана очень слабым и беззащитным существом. Сам автор тоже, кажется, это бессознательно понимал, поэтому и сделал главными персонажами романа женщин: двух сестер, Катю и Дашу. Однако этого оказалось недостаточно. Конечно, в лице Алексея Толстого было что-то бабье и волосы у него, судя по портретам, в молодости были длинные и кудрявые и спадали почти до плеч, но все-таки он – не женщина, во всяком случае, я никогда не слышала никаких литературоведческих дискуссий на этот счет. Поэтому как историк литературы могу с уверенностью констатировать: Алексей Толстой не был женщиной! А в результате, одна часть русской нации объединилась вокруг «Мастера и Маргариты» Булгакова, а другая – вокруг «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. И это печально! Поневоле задумаешься над единой общенациональной идеей, причем такой, которая могла бы объединить членов редколлегии «Нового мира», писателя Круглова и таких, как я. Прямо скажем, задача не из легких!