Моя Антония

Кэсер Уилла

Успех Антонии не остался без последствий. Теперь мороженщик, завозя Харлингам лед, мешкал в коридоре и никак не мог уйти. Мальчишки-разносчики, доставлявшие продукты, застревали в кухне. Молодые фермеры, приезжавшие в город по субботам, шагали через двор Харлингов к заднему крыльцу, чтобы условиться с Тони о танцах или пригласить ее на пикник или на вечеринку. Лена и норвежка Анна частенько забегали помочь Тони по хозяйству, чтобы вечером она пораньше освободилась. Парни, провожавшие ее домой после танцев, бывало, болтали и смеялись у задней калитки, и будили едва успевшего заснуть мистера Харлинга. Надвигалась гроза.

В один из субботних вечеров мистер Харлинг спустился в погреб за пивом. Поднимаясь в темноте обратно, он услышал на заднем

крыльце какую-то возню, а потом звонкую пощечину. Он выглянул за дверь в тот миг, когда две длинные ноги перемахнули через забор. Антония стояла на ступеньках взволнованная и рассерженная. В эту субботу в павильон Ванни явился с друзьями молодой Гарри Пейн, который в понедельник должен был жениться на дочери своего хозяина, и танцевал весь вечер. После ганцев Гарри попросил у Антонии разрешения проводить ее домой. Она подумала, что раз он знакомый мисс Френсис, значит, порядочный молодой человек, и согласилась. На крыльце он полез целоваться, а когда она воспротивилась - ведь у него в понедельник свадьба, - Гарри сгреб ее в объятия и стал целовать так, что она с трудом высвободила руку и влепила ему пощечину.

Мистер Харлинг поставил бутылки на стол:

– Я этого ждал, Антония. Ты водишься с девушками, о которых по городу идет дурная слава, видно, теперь и о тебе так же говорят. Я не потерплю, чтоб такие вот молодцы толклись у меня во дворе. После сегодняшнего баста! Надо с этим кончать. Или ты больше не ходишь на танцы, или ищи себе другое место. Решай.

Наутро миссис Харлинг и Френсис пытались урезонить Антонию, но она, хоть и была расстроена, слушать ничего не захотела.

– Бросить танцы?
– задыхалась она от возмущения.
– Даже не подумаю! Меня бы и родной отец не остановил. После работы мистер Харлинг мне не хозяин. И от подруг своих не подумаю отказываться. Парни, что с нами танцуют, ведут себя прилично. Я думала, и мистер Пейн порядочный, он ведь к вам в дом ходит. Ничего, зато на свадьбе у него будет отличный румянец!
– кипятилась Антония.

– Придется тебе сделать выбор, Антония, - твердо сказала миссис Харлинг.
– Я не могу отменять распоряжения мистера Харлинга, это его дом.

– Ну так я уйду, миссис Харлинг, Лена уже давно просит, чтоб я перебралась к ней поближе. Мария Свобода как раз переходит от Каттеров в гостиницу, а я займу ее место.

Миссис Харлинг встала:

– Запомни, Антония, если ты пойдешь к Каттерам, к нам больше не показывайся. Ты сама знаешь, что за человек этот Каттер. Погубишь себя.

Тони схватила чайник и, возбужденно смеясь, начала обливать кипятком стаканы.

– Не беспокойтесь, я себя в обиду не дам. Я посильнее Каттера. Зато они платят четыре доллара и детей у них нет. Делать там нечего, все вечера свободны и даже днем можно отлучиться.

– Тони, что на тебя нашло? Я думала, ты любишь детей.

– Ничего не нашло, - Антония вздернула голову и выпятила подбородок. Надо же и мне повеселиться, раз подвернулся такой случай. А вдруг на будущий год Ванни к нам не приедут! Мне тоже хочется развлечься, чем я хуже других?

Миссис Харлинг рассмеялась коротко и резко:

– Ну, если ты пойдешь к Каттерам, там тебе будут такие развлечения - не скоро опомнишься!

Рассказывая бабушке и мне об этом разговоре, Френсис добавила, что, когда ее мать выходила из кухни, все кастрюли, сковородки и миски задребезжали на кухонной полке. Миссис Харлинг горько сетовала, что так полюбила Антонию.

11

Уик Каттер был тот самый ростовщик, который пустил по миру Русского Питера. Стоило кому-нибудь из фермеров хоть раз заглянуть к Каттеру, и обойтись без ростовщика он уже не мог - в трудную минуту фермер снова спешил к нему, это затягивало, как азартная игра или лотерея.

Каттера звали Уиклиф [Джон Уиклиф (1320-1384) - английский религиозный реформатор, церковный деятель и переводчик Библии, автор морально-дидактических трактатов и памфлетов], и он любил хвастаться своим благочестивым воспитанием.

Регулярно щедро жертвовал на протестантскую церковь - "по велению сердца", как он объяснял, делая широкий жест рукой. Он вырос в маленьком городишке, в штате Айова, где было много шведов, и научился говорить по-шведски, что весьма облегчало ему ведение дел с первыми поселенцами-скандинавами.

В каждом городке, основанном пионерами, встречались люди, приехавшие в новые края, чтобы пожить в свое удовольствие. И в Черном Ястребе некоторые дельцы любили покутить. Каттер принадлежал к их числу. Он был заядлый игрок, хотя ужасно не любил проигрывать. Если в окне его конторы свет горел за полночь, значит, там шла игра в покер. Каттер хвалился, что крепче шерри ничего в рот не берет, и утверждал, будто начал преуспевать в жизни оттого, что экономил деньги, которые другие молодые люди тратили на сигары. Он всегда был рад поучить молодежь уму-разуму. Приходя к нам по делу, он цитировал мне "Альманах Бедного Ричарда" ["Альманах Бедного Ричарда" издавался в течение двадцати пяти лет Бенджамином Франклином (1706-1790); сведения по астрономии и метеорологии перемежались в нем с баснями, притчами и поговорками, призывающими к воздержанию и трудолюбию, дабы добиться в жизни счастья и материального благополучия] и говорил, что счастлив видеть городского мальчика, умеющего доить корову. Он был особенно почтителен с бабушкой и, где бы ни встретил ее, тут же заводил беседу про "добрые старые времена" и "простую жизнь на природе". Я терпеть не мог его розовую плешь и желтые бакенбарды, всегда пушистые и блестящие. Говорили, что он каждый вечер подолгу расчесывает их, как женщина волосы. Его белые зубы казались искусственными. Кожа всегда была обветренной и красной, будто он постоянно находился на солнце; он часто ездил на горячие источники и принимал там грязевые ванны. О его беспутстве шла громкая молва. Две работавшие у него девушки-шведки горько поплатились за знакомство с Каттером. Одну из них он увез в Омаху и пристроил к ремеслу, для которого сам подготовил. И продолжал навещать ее там.

С женой Каттер вел постоянную войну, и тем не менее, супруги, по-видимому, не думали разводиться. Их белый дом был весь в каких-то нелепых украшениях и вместе с белой конюшней прятался за густыми вечнозелеными деревьями и за оградой, тоже белой. Каттер воображал себя большим знатоком лошадей и обычно держал жеребца, которого готовил к бегам. По воскресеньям на ярмарочном поле можно было видеть, как он рысью носится в своих дрожках по скаковому кругу - на голове черное кепи в белую клетку, на руках желтые перчатки, баки развеваются на ветру. Если на глаза ему попадался кто-нибудь из мальчишек, он просил его понаблюдать за ездой по секундомеру, обещал за это четверть доллара, а потом поворачивал домой, говоря, что не захватил мелочи и "расплатится в следующий раз". Если надо было подстричь газон у Каттера или вымыть его дрожки, никто не мог ему угодить. Он так дотошно следил за порядком и чистотой на своем участке, что мальчишки из кожи вон лезли, лишь бы забросить ему на задний двор дохлую кошку или рассыпать перед входом мешок пустых консервных банок. В нем странным образом уживались чопорность старой девы и полная безнравственность, и от этого он казался еще более отвратительным.

Женившись на миссис Каттер, он, несомненно, обзавелся достойным противником. Вид у нее был устрашающий - высоченная, просто великанша, ширококостная, седая, с истерическими выпученными глазами и красными пятнами на лице. В тех случаях, когда она хотела выказать приветливость и расположение, она пожирала вас глазами и беспрестанно кивала головой. Зубы у нее были кривые и длинные, как у лошади; говорили, что от ее улыбки младенцы принимаются плакать. Я обычно глаз не мог отвести от ее лица красное и уродливое, оно казалось мне воплощением злобы. В ее выпуклых горящих глазах мелькало что-то близкое к безумию. Держалась она всегда очень церемонно и визиты наносила только в шуршащих парчовых платьях стального цвета и в высокой шляпе с эгреткой.