Моя боль = моя любовь
Шрифт:
Никто тогда толком не знал, какой итог получится из неказистой, слишком высокой девочки и сможет ли она привести своих воспитанников к победе. Но Мария Георгиевна сразу же меня взяла к себе и под надёжным крылышком следила за тем, чтобы её воспитанники и я, в частности, не получили травм и не наделали глупостей. Мы частенько пересматривали её выступления, записанные на кассеты и бережно хранимые в школе, и разбирали их практически посекундно, пытаясь вынести для себя те или иные уроки. Ведь только у сильнейших мы могли учиться, лишь с ними, сравнивая себя, совершенствовались. И это было чем-то невероятным, тем,
Мария Георгиевна никогда не признавалась в том, что именно я помогла преодолеть ей чёрную полосу в жизни и поверить в себя. Но в каждом одобрительном взгляде так и читалось: материнская забота и любовь. Ведь когда молчаливая и нелюдимая воспитанница стала совершенствоваться, выполняя все указания, в девять лет выиграла абсолютный чемпионский титул в юношеской группе и взяла второй разряд, Разина поверила в то, что на пару мы прославим школу, и стала ставить сложные элементы, которые не всем юниоркам были под силу. Она была строгим тренером, не позволяла расслабляться, и многие не выдерживали и уходили туда, где было проще и легче. Но ради такого и шли в спорт, чтобы умирать на льду, а не расслабляться.
Таким спортсменкам мы даже вслед не смотрели. Тот, кто сдался, не был нам ровней. Мы шли к чемпионству и ради этого готовы были падать и подниматься сотни раз. Всем моим миром были только спорт и Мария Георгиевна. Разина незаметно для себя стала заботиться обо мне даже за пределами льда и возлагала свои неисполненные мечты на плечи своей самой талантливой протеже. То взъерошит волосы, то обнимет легонько, то позволит съесть лишнюю порцию в столовой, то сводит в парк на прогулку, чтобы я не сидела в своих мыслях. Но это всё было за пределами Ледовой арены. На льду же Разина была строгим тренером, и никаких поблажек не было. Наоборот, с меня спрашивали в три раза больше, чем со всех остальных, вместе взятых.
А я всё прекрасно понимала и не жаловалась ни на что, продолжая упорно тренироваться и завоёвывать новые медали и титулы. Когда мне исполнилось тринадцать, стало известно о смерти отца — язва желудка. Новости шокировали, но не настолько сильно, чтобы я о них задумывалась. Семья и так разваливалась, и для меня в ней не было места. Начался очередной виток ненормальных отношений. Когда со всех щелей повалили отцовские пассии и начали требовать деньги на своих выкормышей. Как же, дали им! Практически всё имущество отца было записано на бабушку или меня, бизнес и вовсе был акционерным. Так что по факту, мой папаша был беднее церковной мыши, о чём своим любовницам рассказывать забыл.
К тому же мы коллективно посовещались и продала всё жильё отца, приобретённое им для любовниц. Все машины пошли с аукциона, и шикарные спорткары, которыми он их одаривал, стали залоговой собственностью банков по кредитам, которые мы не собирались гасить. Адвокаты знали толк в таких делах и прекрасно отрабатывали те деньги, которые получали. Я не переживал из-за смерти отца, так как совсем перестала его понимать ещё лет в десять. Я просто ходила в школу, отлично училась, выкладывалась на тренировках, участвовала во всех юниорских соревнованиях, любил маму и Марию Георгиевну. Единственное, из-за чего я переживала падения во время выступлений,
Она всегда говорила: что сильный не тот, кто не падает, а тот, кто может подняться после падения и кататься дальше. И вскоре я перестала бояться падений и зацикливаться на этом, действительно практически перестала заваливать элементы, откатывая номер за номером. Программы становились всё сложнее, а моя вера в себя крепла с каждым годом. Трудности уже не пугали, я видела перед собой лишь одну цель, к которой шла. Неважно, как сильно хотелось всё бросить, превозмогала себя и не собиралась останавливаться на достигнутом. Всё, что я видела перед собой — олимпийское золото и исполненную мечту Разумовской!
Когда мне было шестнадцать, Мария Георгиевна родила своего третьего ребёнка и едва не поплатилась за это. Со своим мужем она познакомилась давно, когда валялась переломанная в больнице, а молодой аспирант тайком таскал ей конфеты, чтобы подсластить горькие пилюли. Он проходил практику в травматологии и помогал с реабилитацией, в которую никто не верил. После того как тренера выписали, они виделись все чаще и чаще, пока лёгкая симпатия не переросла в пламенную и страстную любовь до гробовой доски. Я часто приходил в семейное гнёздышко и с удовольствием проводил время с близнецами, которые решили не идти по стопам мамы или папы и подались в футбол.
Антон постоянно пытался подкормить меня, ссылаясь на то, что так издеваться над детьми нельзя, но тренер не разрешала, да и я не ела всё подряд, понимая, что это могло сказаться на карьере и моём будущем. И всё же на праздники один из лучших физиотерапевтов спортивного мира готовил великолепную рыбную запеканку и шашлык, от которого слюни текли. Его стряпню обожали не только из-за потрясающего вкуса, но и из-за того, что там было много специй, переливов и сочных ноток. Знакомые даже порой подшучивали, что Разина вытянула счастливый билет и обзавелась не мужем, а настоящим сокровищем. И я в этом была полностью согласна. Тот поддерживал нас во всём и помогал команде совершенно бесплатно, на правах любимого супруга.
У меня никогда не было близких друзей-одногодок, они были неинтересны и поверхностны, зациклены на моих деньгах и положении семьи. Всё, что меня интересовало, было сосредоточено в одной ледовой арене на белоснежном овале чистого льда. Одногодки же со своими примитивными интересами были слишком навязчивыми и желали залезть мне в кошелёк. Именно поэтому я не сходилась с людьми, игнорируя их и отталкивая от себя. Чтобы не было больно, но моего внимания добивалась только самая настырная и непробиваемая Роза, за чьё состояние я теперь переживала больше, чем за саму себя.
Младшенькая, которая хвостом бегала за мной и предлагала свою дружбу с самоуверенностью поезда, подкупала. Она была на три года младше меня, и у неё было слишком много друзей и знакомых, чтобы найти какую-то логическую причину, из-за которой она добивалась дружбы именно со мной. Но та постепенно смогла увлечь меня миром фэнтези и аниме, подсадить на голландские вафли и аквапарк. Я привыкла к шумной девушке, и мне нравилось обсуждать с ней свои новые увлечения и выслушивать бесконечное нытьё по поводу хоккеистов. Это было даже забавно. Делить вот так с кем-то своё настоящее.