Моя борьба
Шрифт:
— Конечно, Фи-Фи, кто возьмет такую группу? Надо сюсюкать педерастично, с улыбочкой парикмахера… А мы… Это же дестрой[22]!
— Но это то, что мы и есть… Ах, какая гармоника, а? — Он сложил пальцы в щепотку и, приложив к губам, причмокнул.
Жест не соответствовал тому, что выдавала гармоника. Она ревела и балдела, захлебываясь сама собой, и заново ревела. Певица тоже хотела зареветь от обиды, что вот уже год их никуда не берут.
— Фраза вашего Бомарше — восемнадцатый век! — актуальна: «Все, что слишком глупо для того, чтобы сказать,
— Э-э, такие песенки тоже нужны, — Фи-Фи сидел на диване и игрался с котом, который не совсем доверчиво, но пришел все-таки к Филиппу на колени.
Место, где сидел Фи-Фи, в общем-то, не было диваном в полном смысле слова. Все в этой квартире было построено бывшим ее съемщиком — пэдэ[24] из Бразилии Который и взял с нашей певицы 9 тысяч франков за все эти возвышения-ступеньки, образующие: сидения, кровать, открывающиеся и образующие таким образом компартменты для хранения; за обитые деревом стены — как все замечательно вспыхнуло бы здесь при пожаре! — за полки в стенах, закрывающиеся жалюзи, за обитые линолеумом стены ванной и так далее, и прочее, и тому подобное.
— Такие песни нужны только их авторам, Фи-Фи. Потому что, чтобы написать клевую песню, надо, конечно, написать какое-то количество посредственных. Но зачем же их передавать по радио?! Занимать ими место в эфире! Лучше бы эфир молчал время от времени. Никто не слушает специально такие песни. Вообще, кто-нибудь сегодня слушает специально музыку — сев в кресло, послушать любимую группу, песню? Все что-то делают, а музыка звучит, создает фон, успокаивает одиночек в их одиночестве… как вот мой кот меня своим присутствием успокаивает.
— Он очень симпатичный, твой кот. Очень миленький, — игрался с котом Фи-Фи.
Да, он таки был слишком кул для певицы, Фи-Фи. «Безволие, отсутствие амбиций, самолюбия!»-вот как называл это писатель. Но он тоже был ненормальный, писатель. Он, например, не понимал, зачем люди репетируют Он хотел, чтобы сразу — певица на стадионе на 100 тысяч! Он всегда говорил о цели, то есть финале, конечной точке. А творческий процесс — репетиции — им не учитывались, во всяком случае, он об этом знать не хотел.
Певица принесла из кухни пиво и стаканы. Они пили, обсуждали ее тексты, аранжировки Фи-Фи и возможности, которые были зафиксированы на листе бумаги — в основном все уже перечеркнутые. Певица показала новый текст под названием «Я — блядь!», и Фи-Фи засмеялся.
— Конечно, тебя не возьмут. Ты хочешь орать, что ты блядь!
— Что за чушь?! Это не значит, что я на самом деле блядь. А даже если это и так, ситуация «я — блядь» куда интересней пляжа и кокияжа и всего подобного «варенья»!
— Ты можешь мне это не объяснять. Объясни, то есть докажи это месье Супле из «Полидор», который дает деньги.
— Я не против романтичных, душевных песен. Но должны ли они быть такими же «хорошенькими», как и когда тебе семнадцать лет?
У певицы, впрочем, и в семнадцать лет не было «хорошеньких» песен. Восторгаясь эстетством и элегантностью Константина Леонтьева — ничего себе параллельки,
— Вот он вышел в тридцать лет на сцену, а хотел-то выйти в двадцать! И что же — ту же добрую хорошую песню петь?! За годы отказов и непонимания злым, как собака, надо стать! Ну а кто тебя возьмет злого — не дай бог обидеть зрителя, все должно быть кул. Или наоборот; в двадцать-то лет ты, может, и был злым, но уж к тридцати понял — надо быть добреньким, поэтому пляж и кокияж.
* * *
«Самая говнястая страна для рок-н-ролла — Франция!», «Последнее сумасшествие — это пытаться петь рок во Франции…», «Если министр заявляет, что ему нравится рок, — последний не существует!» — изо дня в день слышала она эти фразы. Но менять третью страну, тем более что писатель-то жил в этой и приехала певица в эту из-за него, к нему… «Езжай в Бер-лин, — советовала подруга из Лос-Анджелеса, тоже певица. — Найдешь там молодых музыкантов!» Певица как-то с трудом представляла, где это она их найдет — профессиональных, хороших, талантливых музыкантов; будто они ждут ее на вокзале, а? когда же она приедет…
Писатель вообще считал, что она не умеет общаться с людьми. Не дай, мол, бог ей в тюрьму попасть — погибла бы она там, по его мнению, поругавшись со всеми. Певица все-таки думала иначе — «Меня бы ценили за голос. Я бы сокамерницам пела, и мне бы прощали мой сложный характер!» Общаться с людьми у нее не было времени, и она защищалась: «Я должна работать! Поэтому я сплю до двенадцати. Пока я выпью кофе, выкурю сигарету, помоюсь и послушаю новости — уже два-три часа дня! Ав восемь вечера — собирайся на работу, в кабак!» И, таким образом, у нее и было-то друзей — Фи-Фи, русская подружка-пьянчужка, французская соседка, тоже не прочь выпить, и писатель — любимый.
Филипп сидел, вытянув ноги в штанах с миллионами карманов, молнии, заклепок, и игрался со своим собственным мышиным хвостиком-косичкой Он был полувыбрит по бокам головы, с пушистой челкой-бананом цвета апельсина и с косичкой, которую иногда ему заплетала певица. Он хоть и раздражал ее своим спокойствием, тем, что не бежит искать им студию, менеджера, продюсера, своим не совпадающим с музыкой, которую делал, характером и темпераментом «ленивца», она хорошо к нему относилась. И была в общем-то рада, что он пришел и можно… не писать.
Они выкурили джоинт и отправились за продуктами певице, в близлежащий «Монопри»[25]. Чаще, покурив, они никуда не отправлялись, а читали… «Красную Шапочку»! Фи-Фи читал певице ужасную сказку Перро по-французски, в которой не было happy end, как на русском. Она заканчивалась тем, что волк проглотил девочку. И была фотография Сары Мун — скомканной постели. Это была любимая книжечка певицы с иллюстрациями Сары Мун, и последний раз Фи-Фи прочел ее четырежды.
Черные очки певица носила не из-за принадлежности к року, а из-за ненакрашенных глаз. Фи-Фи надел зеленые — лыжника, которые певица украла в салоне причесок, в третьем округе, где они и познакомились полтора года назад.