Моя бульварная жизнь
Шрифт:
Весной Костылин стал посещать меня со странной песней — тиражи малых изданий стремительно падают, они уже не окупают себя. Самое плачевное состояние — у глянцевого журнала, которым руководили Ясная и Недобежкин. Затраты на него уже зашкаливали за пару миллионов долларов, а тираж не только не подрастал, но, как выражался тот же Костылин, имел тенденцию к сокращению. Я знала об особом отношении Костылина к Ясной: с первого номера журнала Юлечка ясно дала понять рекламному отделу, что собирается создать отдельную собственную службу и допускать к финансовым делам журнала Костылина совсем не собирается. Он рвал и метал, негодовал и буйствовал, но перечить Ясной, конечно,
А между тем журнал создавался в обстановке строжайшей секретности. Сотрудникам было запрещено не только общение, но и мимолетные разговоры в столовой с коллегами из «Вич-инфо». Боялись, видимо, утечки информации — чтобы мои ребята — не дай Бог! — не украли темы. Но пока наблюдалось воровство только в другую сторону — наши публикации нещадно эксплуатировались журналом. Правда, я смотрела на это спокойно — цифры наших тиражей были несопоставимы.
Запретить общение сотрудников оказалось делом нереальным — к нам все равно поступала регулярная информация о том, что творилось на 6 этаже. А там наметился конфликт между Ясной и ее первым заместителем Недобежкиным, причем конфликт этот только углублялся, что-то они там никак не могли поделить. Власть, скорее всего. В редакции курсировали слухи о том, что Ясная пользуется неограниченным доверием Хозяина, может взять любую сумму и даже не отчитаться за нее к великому ужасу педантичных бухгалтеров. Говорили и о том, что Ясная прикупила домик в Испании и уже перевезла туда родителей и сына, а сама активно учит испанский язык.
Меня все это волновало очень мало — раз это не касается газеты, редакции, коллектива, значит, и меня не касается. Мы жили параллельными жизнями — и меня это устраивало. Огорчал «Декамерон». Поникшая Павленкова, которая теперь возглавляла газету и была, собственно, единственным ее сотрудником, держала нос по ветру, и этот нос подсказывал ей, что малые издания скоро закроют из-за их финансовой несостоятельности. Дело в том, что оставшиеся три газеты — в том числе и дорогой моему сердцу «Декамерон», объединили в одну редакцию, и главным над всем этим поставили Костылина, который и предложил эту схему объединения якобы для экономии денежных средств.
Но тираж «Декамерона» оставался стабильно высоким — даже после всех экспериментов с редакцией, когда там работал фактически один человек. Тираж более ста тысяч экземпляров в месяц — это хороший тираж. Газета, которую никто не продвигал на рынке, не рекламировал, не развивал — оказалась очень живучей. Я была уверена, что при столь высоком тираже ей не грозит закрытие — не надо обладать математическими способностями, чтобы посчитать расходы на одного сотрудника и типографию — и прибыль от ста двадцати тысяч тиража. Но Павленкова что-то чувствовала своим чутким носом и выглядела растерянной.
Я пыталась приставать с расспросами к Костылину — судьба «Декамерона» волновала меня чрезвычайно. Тот пожимал плечами и делал вид, что он не в курсе, что решает Хозяин, как уж он посчитает свои убытки — так и будет. При этом у него как-то странно бегали глаза…
Как-то утром ко мне в кабинет неожиданно пришел Недобежкин. Слава походил на побитую собаку. Сел на кресло и вздохнул:
— Возьми меня обратно…
Я представляю, как он готовил себя к этой фразе. С его-то амбициями! Конечно, язык чесался сказать «А я тебе говорила…», но я пересилила себя. Даже не спросила, что у них там с Ясной произошло. Я ответила просто: должна посоветоваться со своими замами. Это была чистая правда — практически ни одного решения я не принимала без них. Даже если мое мнение не совпадало с мнением моих замов,
Слава погрустнел. Он понимал, что, по крайней мере, двое — Эльсотоль и Корвалан не захотят его возвращения, припомнят ему его же высокомерие. Как поступит Гоблин, было непонятно, ведь когда-то они вместе работали в «Комсомолке», и именно Недобежкин привел его в редакцию, но Гоблин — скользкий типчик, никогда не знаешь, что он выкинет. Слава ушел с понурой головой, а я вызвала своих замов.
— Я так и знал, — всплеснул руками эмоциональный Корвалан. — Конечно, вы его возьмете обратно — ваша доброта просто убивает наповал! Только интересно, чем он будет заниматься?
— И зарплата у него выше, чем у нас, — пробормотал прагматичный Эльсотоль.
— Нет-нет, никогда, только через мой труп! — заорал Гоблин — тот еще гаденыш.
Я понимала, что они правы в одном — Славе не было места в нашей редакции. Причем в прямом смысле — прошло много времени, мои замы научились сами прекрасно справляться с номерами и ладить с сотрудниками. Посадить его как свадебного генерала — пусть будет памятником сам себе за все его заслуги перед Хозяином? Наверное, это слишком жирно даже для такой богатой редакции, как наша. И я решила поступить дипломатично и сделать то, чего никогда не делала — посоветоваться с Уткиным. В конце концов, он генеральный директор и пусть сам принимает решения.
Уткин аж надулся от удовольствия, когда я пришла к нему за советом. Я театрально потупила глаза и произнесла:
— Слава — гордость издательского дома, мы же не можем выставить его на улицу. Но в нашу редакцию он, к сожалению, внесет только смуту.
В общем, я оставила Уткина в тяжелых раздумьях. А на следующий день мы узнали, что Недобежкина поставили руководить всеми малыми изданиями — шеф-редактором, кем он всегда любил быть. И так мне жалко его стало — ведь каждая газета имела своего редактора, и Славина должность опять оказалась надуманной. Он вернулся в свой кабинет на 8-й этаж, и я сразу же поднялась к нему. Не помню, о чем мы говорили. Скорее всего, о собачках. Но мне очень хотелось, чтобы в этом большом пустом кабинете он не чувствовал себя одиноким и униженным. Чтобы его хоть как-то утешить, я произнесла фразу, которую не надо было произносить:
— Здесь с любым могут так поступить, ты же знаешь. Ничего удивительного, если скоро на твоем месте окажусь я.
Я сказала, совершенно не веря в то, что говорила. Но какими пророческими оказались мои слова!
Закрытие «Декамерона»
Они его все-таки закрыли! Недолго Слава поруководил изданиями — месяца три. Бедная Павленкова недоуменно разводила руками: «Ну как может быть не прибыльной газета тиражом в 120 тысяч?» Она сидела у нас в редакции, видно, ей стало совсем невыносимо находиться в своем кабинете, который, впрочем, у нее быстренько забрали. Во всех изданиях к этому времени осталось уже человек семь. Или восемь.
— Их будут увольнять по закону или как обычно? — спросил кто-то из моих новеньких сотрудников.
— Конечно, как обычно, — чуть не всхлипывая, отвечала Павленкова.
Это означало, что каждый, кто пострадал от закрытия газет, должен написать заявление по собственному желанию — все по схеме закрытия «Успеха». Никаких выплат, которые обязано делать предприятие при закрытии своих подразделений, никаких отпускных или положенных за два месяцев окладов.
— Хоть бы гонорары заплатили, — мечтала Павленкова. — Нам уже месяца четыре их не дают…