Моя цель — звезды
Шрифт:
— Господи ты боже мой! — сорвалось с губ Престейна отчетливое восклицание. Гости высыпали из дома поглядеть на невиданное зрелище.
Издалека донеслось конское ржание, и по рельсам приехал человек на белом коне с большим красным флагом. За ним катился паровоз с единственной обзорной платформой. Локомотив остановился у самых дверей Престейна. Кондуктор и проводник пульмановского вагона выскочили из него, проводник вытянул лесенку. По лесенке спустились леди в вечернем платье и джентльмен в костюме.
— Надолго не задержимся, — сказал кондуктору джентльмен. — Через
— Господи ты боже мой! — снова воскликнул Престейн.
Поезд отбыл. Пара поднялась на крыльцо.
— Добрый вечер, Престейн, — сказал джентльмен. — Мне ужасно жаль, что эта кобылка топчет вашу землю, но в старом добром Нью-Йорке все еще настаивают, чтобы перед поездами был установлен красный флаг.
— Формайл! — заревели гости.
— Формайл с Цереры! — подхватили зеваки. Теперь вечеринке у Престейна был гарантирован впечатляющий успех.
В отделанной плюшем и бархатом приемной Престейн внимательно изучал Формайла. Фойл встретил взгляд его стальных глаз и выдержал его, продолжая обмениваться кивками и приветствиями с оравой своих почитателей — от Канберры до Нью-Йорка их уже развелось предостаточно. Робин Уэнсбери весело болтала с женской половиной публики.
Самоконтроль, подумал он. Кровеносная система, внутренности, мозг. Этот человек допрашивал меня в своем кабинете через час после той сумасбродной попытки уничтожить «Воргу». Узнает ли он меня теперь?
— Ваше лицо мне знакомо, Престейн, — сказал Формайл. — Мы не встречались раньше?
— Я прежде не имел чести встречаться с Формайлом, — ответил Престейн по возможности двусмысленно. Фойл научился читать по людским лицам, но уверенное, красивое лицо Престейна ничего не выражало. Стоя лицом к лицу, один — собранный и напряженный, другой — сдержанный и непроницаемый, они напоминали пару бронзовых статуй, нагретых до белого накала: вот-вот, и начнут плавиться.
— Мне сообщили, что вы во всеуслышание называете себя выскочкой, Формайл.
— Да. Я взял пример с первого Престейна.
— В самом деле?
— Вы же помните, как он нажил первоначальный семейный капитал, спекулируя на черном рынке плазмой крови во время Третьей мировой?
— Второй мировой, Формайл. Но такие лицемеры, как наш клан, никогда бы его не признали. Его имя тогда было Пэйн[38].
— Я не знал этого.
— А как же звали вас, прежде чем вы предпочли сменить то несчастливое имя на Формайла?
— Меня звали Престейн.
— В самом деле? — Усмешка василиска подчеркивала, что удар попал в цель. — Вы утверждаете, что вы родич нашему клану?
— Со временем я заявлю об этом публично.
— Какова степень родства?
— Скажем так, кровная.
— Как интересно. Вы положительно увлечены кровью, Формайл.
— Нет сомнения, что это и ваша семейная слабость, Престейн.
— Вы наслаждаетесь собственным цинизмом, — сказал Престейн не без цинизма, — но говорите чистую правду. Нам всегда были присущи две роковых слабости: страсть к крови и деньгам. Это наследственный
— А я его разделяю.
— Страсть к крови и деньгам?
— Именно. И всего более.
— Никакой жалости, никакого снисхождения, никакого лицемерия?
— Никакой жалости, никакого снисхождения, никакого лицемерия.
— Формайл, я узнаю себя в молодости. Если бы вы не заявили о родстве с нашим кланом, пришлось бы мне вас приручить.
— Вы опоздали, Престейн. Это я вас приручил.
Престейн взял Фойла за руку.
— Вас нужно представить моей дочери, леди Оливии. Позвольте мне?
Они пошли через приемную. Фойл колебался, прикидывая, сможет ли в случае чего послать телепатему Робин, но он уже был опьянен успехом. Он не знает. И не узнает. Потом его взяло сомнение. Но я в любом случае не узнаю, догадался ли он. Он словно из тигельной стали. Он может меня кое-чему научить в плане самоконтроля.
Формайла осыпали поздравлениями.
— Чудесную шутку вы откололи в Шанхае!
— Отличный карнавал был в Риме, просто отличный! А, кстати, вы слышали про горящего человека, который появился на «испанской лестнице»?
— Мы вас в Лондоне ждали.
— Вы как с небес к нам снизошли, — заметил Гарри Шервин-Уильямс[39]. — Вы нас всех сделали, Формайл. Мы рядом с вами, черт подери, деревенские пацанята.
— Ты забываешься, Гарри, — холодно осадил его Престейн. — Ты же знаешь: в моем доме богохульство недопустимо.
— Простите, Престейн. Формайл, а где сейчас ваш цирк?
— Не знаю, — пожал плечами Фойл. — Но постойте…
Толпа с жадным интересом выжидала, что еще Формайл отчебучит. Он вытащил из кармана платиновый хронометр и откинул крышку. На экранчике появилось лицо лакея[40].
— Э… как тебя там… где мы остановились сейчас?
Ответ прозвучал глухо, с металлическим призвуком.
— Вы приказали сделать Нью-Йорк своей постоянной резиденцией, Формайл.
— Что, правда? И?
— Мы купили собор Святого Патрика, Формайл.
— А где это?
— Старый собор Святого Патрика, Формайл. На пересечении Пятой авеню и бывшей 50-й улицы. Мы внутри.
— Спасибо.
Формайл закрыл крышку платинового «хантера».
— Мой новый адрес — старый собор Святого Патрика, Нью-Йорк. Должен заметить, у запрещенных ныне культов была одна полезная черта: церкви они сооружали такие просторные, что даже цирк поместится.
Оливия Престейн восседала на своем троне в окружении почитателей и подхалимов, составлявших свиту прекрасной альбиноски, дочери главы клана Престейнов. Она была слепа, но не как обычные слепцы, а поразительным образом: она видела в инфракрасном свете, от семи с половиной тысяч ангстрем до миллиметровых волн, то есть далеко за пределами обычного спектра. Ей были доступны тепловые колебания, магнитные поля, радиоволны. Свою свиту она воспринимала в странном свете органических эманаций на красном фоне.