Моя чужая дочь, или Сюрприз для богача
Шрифт:
Как ни странно, дело у Сергея Михайловича двигалось быстро, и вскоре я добралась до приёмной, готовая сообщить секретарше цель своего визита... Но не успела. Женщина узнала меня ещё до того, как я открыла рот, и, приторно улыбнувшись, сразу предложила мне пройти в кабинет.
— Я не смешиваю работу и личную жизнь, — увидев меня на пороге, заявил Дегтярёв. — Обратитесь к моей жене.
— Её нет, — опомнилась я. — А разговор срочный.
— Не настолько, чтобы его нельзя было отложить до завтра — раз вы предпочли приехать сюда, вместо того чтобы дождаться возвращения Марины, — парировал Сергей
— Но я знаю, почему Наина не разговаривает! — воскликнула в сердцах.
— Личные вопросы решаются в личное время, — не дрогнув, повторил Дегтярёв.
Разве что голос чуть повысил — не столько на меня, сколько на себя. Чтобы придать дополнительную твёрдость своим убеждениям. И я, стиснув зубы в бессильной ярости, пулей вылетела в коридор. Где продышалась, успокоилась, написала маме короткое сообщение и приготовилась ждать, пока мой наниматель освободится.
Потому что кое в чём он был прав.
Незачем метаться загнанным зайцем, когда можно просто сесть на скамейку и ничего не делать. Эффект будет тем же. А то и лучше, если правильно выбрать время и место.
— Светлана? — удивлённо протянул Дегтярёв, наткнувшись на меня в коридоре — куда он вышел гораздо позже, чем планировалось. — Вы ещё здесь?
— Как видите, — без особого энтузиазма откликнулась я.
Больше от усталости, чем из реального безразличия — и Сергей Михайлович всё прекрасно понял. Потому что сам был вымотан ничуть не меньше.
— Что ж, — он философски пожал плечами. — В таком случае давайте подвезу вас до дома.
— Вообще-то, мы договаривались кое-что обсудить. В личное время.
— Одно другому не мешает.
— Не хочу, чтобы меня что-то ограничивало. Да и лишние уши нам ни к чему.
— Хорошо, — с явной неохотой согласился Дегтярёв. И немного посторонился, открывая мне прямой доступ к двери: — Проходите.
Повторять не потребовалось.
Мышкой шмыгнув мимо него в приёмную, я виновато улыбнулась шокированной секретарше и просочилась в кабинет, неловко застыв возле стола. На котором, рядом с переговорным устройством, всё ещё лежала стопка моих детских фотографий! Что несколько сбило меня с толку.
Вот уж не думала, что Сергей Михайлович их оставит. Притом на виду. Не выкинет, не уберёт подальше — а аккуратно соберёт и положит на самое почётное место! Чтобы они почаще бросались в глаза... И столь пристальное внимание могло означать только одно.
Мои слова про перекрёстное сходство наших детей чем-то его зацепили... Либо он собирался при случае вернуть фотокарточки, потому и не стал никуда их прятать — чтобы не забыть. Да и взгляд притёрся... Но сразу о фотографиях речь не зашла.
— Итак, — прикрыв за собой дверь, обронил Дегтярёв. — Что вы хотели мне рассказать?
И я снова почувствовала себя не в своей тарелке. Хотя в этот раз Сергей Михайлович поленился идти к своему креслу и уселся на один из стульев для посетителей, жестом предложив мне занять второй и пообщаться на равных... В пределах разумного, разумеется. Ведь нас по-прежнему разделяла огромная социальная пропасть...
— Я слушаю, — закинув ногу на ногу, напомнил о себе Дегтярёв.
Как живая иллюстрация моим мыслям. Но сдавать назад было уже поздно... А вот свести голословные обвинения в наплевательском
— По-моему, проблема в няне, — решила начать издалека. — Давно она у вас работает?
— С рождения Наины. А в чём дело? — всё-таки напрягся Дегтярёв. — На чём основаны ваши подозрения?
— На сегодняшних наблюдениях. Мне показалось, что эту женщину гораздо больше интересует смартфон, чем девочка, которую ей доверили...
— Во времена моего детства её тоже больше занимал телевизор, чем я. Но, как видите, это не помешало мне вырасти здоровым человеком.
И я испуганно прикусила язык.
— Хотите сказать, что это ваша...?
— Мама, — не дав мне закончить, подтвердил Сергей Михайлович. — Да.
И у меня по спине пробежали мурашки. Не потому, что я всё-таки умудрилась задеть родственные чувства собеседника — судя по всему, особой любви к матери Дегтярёв не испытывал. А потому, что он, похоже, прекрасно знал, в чьи руки отдал дочь. И равнодушие окружающих к Наине в действительности являлось отражением его собственного поведения. Которое — я была уверена! — появилось не на пустом месте.
Ну не производил Дегтярёв впечатления законченного эгоиста! Такой человек мне бы никогда не понравился. А в том, что Сергей Михайлович привлёк меня не только внешностью, я не сомневалась.
Мне импонировали его строгие принципы и железные убеждения. И хотя былое восхищение несколько померкло на фоне новых фактов, я по-прежнему полагала, что дело в чужом ребёнке. Вероятно, Дегтярёв на интуитивном уровне догадывался, что Наина не его дочь. Не видел в ней ничего родного, не замечал знакомых элементов в поведении — и подсознательно не считал её своим продолжением... Впрочем, это всё равно не оправдывало его безразличия к судьбе девочки. И моё мнение наверняка было большими буквами написано у меня на лице. Иначе дальнейшую реакцию Сергея Михайловича я объяснить не могла.
— Светлана, — он наклонился вперёд, взяв меня за руку. — Давайте поговорим начистоту. Я вовсе не зверь. И желаю Наине лишь добра. Согласен, моя мама не идеал. И бабушка из неё тоже вышла так себе. Но раз на мне её увлечение сериалами не отразилось, значит, сейчас вешать на неё всех собак тем более глупо.
— Вокруг вас были и другие люди! Те же няни, например. А не только родители.
— Разумеется, были! — с сарказмом откликнулся Дегтярёв, откинувшись назад и разорвав физический контакт. — Я же вырос в обеспеченной семье, где балом правили деньги. И потому хочу, чтобы у Наины было иначе. Чтобы у неё была обычная семья. Как у всех. Любящая мать. Добрая бабушка. Работяга-отец. Скромные игрушки и подарки по большим праздникам. Чтобы она ходила в государственную школу и дружила с простыми ребятами… И вы можете мне не верить, но именно для этого я пошёл в политику. Чтобы подтянуть общество до уровня, который устроит меня. Чтобы в нём было комфортно жить и развиваться не только моей дочери, но и всем людям. Как детям, так и взрослым. Хотя бы отчасти убрать из мира присущую ему несправедливость, ничего при этом не усредняя.