Моя чужая жена
Шрифт:
—Я знаю, как выманить офицера.
Слова его встречают смехом, начинают подтрунивать над ним.
—Ты, хлопец, — говорит бородатый Никита, его спаситель, — вроде и верно тогось.
—От голода и ты бы тогось, — одергивает его другой партизан.
—А вы послушайте сначала, — обижается Дима и полушепотом начинает выкладывать свой план. Лица бойцов постепенно становятся серьезными. Они
Дом, где находится немецкая комендатура, Дима знает хорошо. Он давно уже стоит перед воротами, поджидает белозубого офицера. Ему отчаянно страшно, видно, как время от времени судорожно подергиваются его плечи. Но Дима помнит завет Зины: «Ничего не бойся. Правда на нашей стороне». И он храбрится, сжимает кулаки, цедит сквозь зубы:
—Дождетесь, фрицы проклятые!
Наконец офицер выходит, прищурившись, смотрит на мальчика, узнает и расплывается в ухмылке:
—Продавать собак?
Дима горячо кивает и тащит офицера вниз по улице, к своему дому. Тот едва успевает за ним.
«Ничего, немчура, — думает Дима. — Ты только дойди… Мы еще посчитаем твою тушенку».
Неожиданно ему приходит в голову, что офицер может что-нибудь заподозрить, и мальчик начинает расписывать достоинства собаки:
—Хороший собак. Дер хунд! Злой! Пойдемте!
—Яволь, — лыбится офицер.
Затем, подозрительно вскинувшись, останавливается:
—Ты кормить собак? Он не голодать, не умирать?
Дима яростно качает головой, убеждает:
—Он еще сильный, вы не думайте! Его бы чуть откормить только. Он здоровый, оклемается.
Офицер в сомнении топчется на дороге, хочет уйти. Дима в отчаянии делает решительный шаг.
—Не хотите, не надо, — с деланым равнодушием бросает он. — У меня еще приятель ваш про собаку спрашивал…
Офицер хватает мальчика за рукав рубашки, резко дергает. Старая застиранная материя с треском рвется, оторванный рукав болтается на худой Диминой руке.
—Стой! — хищно оскалившись, командует немец. — Я покупать собак, я сказал. Веди!
Они подходят к дому, из-за дверей доносится слабый лай Тима. Офицер, довольно потирая руки, открывает дверь и входит в дом. В ту же секунду в темноте комнаты на него набрасываются партизаны. Один зажимает немцу рот, чтобы не кричал, другой валит его на пол, третий вяжет руки. Работают они быстро, слаженно. Видно, что это не первый «язык», которого им удалось взять. Дима стоит,
Связав офицера, Никита быстро командует:
—Уходим через задний двор и дальше, через болото.
Бесшумные, почти невидимые в темноте, бойцы выскальзывают из дома, двое волокут на себе связанного врага. Никита идет последним. Дима, не говоря ни слова, смотрит им вслед. Ну, ему теперь не жить, это ясно. Вся деревня видела его у комендатуры. Что ж, все равно умирать. Зато отдал свой долг стране, Родине. Он медленно опускается на пол.
—А ты шо ж встал як вкопанный? — удивляется Никита. — Давай, поспевай за братушками!
Дима вскакивает, недоверчиво смотрит на Никиту, расплывается в счастливой улыбке и, схватив Тима за ошейник, спешит вслед за партизанами.
Экран снова погас. Аля выпрямилась на стуле, закашлялась, попыталась разогнать рукой плавающий в воздухе сигаретный дым. Дмитрий Владимирович обернулся, смял в пепельнице папиросу, встал, шагнул к окну и открыл форточку. И сразу донеслись со второго этажа отчаянные крики Тони:
–Я видела, видела. Он в окно впрыгнул. Дмитрий, где ты?
А следом увещевания Глаши:
–Антониночка Петровна, родная вы моя, успокойтесь!
Дмитрий Владимирович, поморщившись, сел на место. Никита же, откровенно зевавший во время просмотра, вскочил с табуретки, свирепо покосился на отца и вылетел из просмотрового зала.
Иван Павлович, разомлевший от коньяка, осоловелым взглядом обвел комнату, пытаясь понять, откуда идет этот раздражающий звук. Геннадий Борисович услужливо наклонился к нему и что-то зашептал в ухо.
–Обстановочка у вас тут, Дмитрий Владимирович, прямо скажем, не рабочая, — прогудел Иван Павлович.
Редников коротко взглянул на него, и чиновник неожиданно осекся, отвернулся, словно одним лишь взглядом Дмитрий дал понять, что обсуждать свои семейные вопросы не позволит никому.
Экран засветился, поплыли кадры нового эпизода фильма.
Солнце яростно светит на улицах полуразрушенного Берлина. Оно отражается в уцелевших кое-где оконных стеклах, поблескивает на винтовках проходящих по улицам солдат, зайчиком прыгает по полотнищам развевающихся красных флагов.
Едет по улице грузовик, в кузове которого распевают под гармошку улыбающиеся советские солдаты. На углу из кузова выпрыгивают Никита и Дима — теперь уже высокий широкоплечий юноша с пробивающимися над верхней губой усиками. За ними выскакивает и верный Тим. Друзья идут по улице, Никита обнимает Диму за плечи, улыбается широкой, хмельной то ли от весеннего солнца, то ли от счастья улыбкой и тянет:
—Эх, не думал, что доживем до дня до этого. Не думал…