Моя до полуночи
Шрифт:
– А раньше у вас были подобные проблемы?
– Нет. Но мне следовало бы понять, что меня ждет. Это судьба. – Он показал Амелии бугорок под указательным пальцем со множеством перекрещивающихся линий. – Финансовое процветание, – мрачно прокомментировал он. – И оно не скоро кончится.
– Вы могли бы отдать свои деньги. Существует бесчисленное количество благотворительных организаций, и многие люди бедствуют.
– Я так и собираюсь сделать. И очень скоро. – Он взял ее за локоть и осторожно провел вокруг неровного места. – Послезавтра я возвращаюсь в Лондон,
– И что же вы будете делать?
– Буду жить, как настоящий цыган. Найду какой-нибудь табор и буду с ним кочевать. Больше никаких бухгалтерских книг, ложек для салата и крема для обуви. Я буду свободен.
Кажется, он был убежден, что будет доволен своей свободой, но Амелия в этом сомневалась. Проблема была в том, что не было промежуточного варианта, который устроил бы Роана на сто процентов. Человек не может быть одновременно и кочевником, и джентльменом, любящим свой дом. Необходимо делать выбор. Амелия вздохнула. Слава Богу, подумала она, что в ее характере нет такой двойственности. Амелия точно знала, кто она и что хочет от жизни.
Роан подвел ее к винной палатке и купил два стакана сливового вина. Она с такой жадностью выпила терпкий сладковатый напиток, что Роан рассмеялся:
– Не торопитесь. Это вино гораздо крепче, чем вы думаете. Если так пойдет дальше, мне придется перекинуть вас через плечо, как подбитого оленя, чтобы доставить домой.
– Не такое уж и крепкое, – возразила Амелия. Она даже не почувствовала алкоголя в вине из фруктов. Вкус был такой приятный. Она протянула свой стакан продавцу: – Налейте еще.
Хотя приличные женщины обычно не ели и не пили на людях, на сельских ярмарках, где сталкивались и помещики, и простолюдины, этого правила не придерживались.
Роан выпил свое вино и подождал, пока Амелия осушала второй стакан.
– Я нашел для вас пасечника. Я описал ему ситуацию, и он сказал, что завтра или послезавтра придет в Рамзи-Хаус. Так что вы избавитесь от пчел.
– Спасибо! Я у вас в долгу, мистер Роан. А много ему потребуется времени, чтобы убрать рой?
– Он не может точно сказать, пока не увидит. Поскольку в доме так долго никто не жил, колония пчел могла разрастись. Он рассказал, что однажды нашел в заброшенном коттедже рой, насчитывавший, по его оценке, полмиллиона пчел.
– Полмиллиона…
– Сомневаюсь, что в вашем доме рой такой большой. Но я почти уверен, что после того, как пчелы уйдут, придется снести часть стены.
А это дополнительные расходы. При этой мысли Амелия немного сникла.
– Если бы я знала, что Рамзи-Хаус в таком ужасном состоянии, я не перевезла бы семью в Гемпшир, – не задумываясь, сказала она. – Мне не следовало верить на слово поверенному, уверявшему, что в доме вполне можно жить. Но я так торопилась увезти Лео из Лондона… и мне так хотелось, чтобы все мы начали новую жизнь…
– Вы не можете отвечать за все. Ваш брат взрослый человек. Уиннифред и Поппи тоже не маленькие. Они ведь согласились на переезд?
– Да, но Лео был не совсем в себе. Он и сейчас еще не оправился.
– Я вижу, что вам нравится винить во всем себя. Пойдемте еще прогуляемся.
Амелия поставила пустой стакан на край прилавка, чувствуя, что у нее немного кружится голова. Зря она все-таки выпила второй стакан. Это было ошибкой. А пойти с Роаном, когда уже наступает ночь, а кругом столько народу, будет еще одной ошибкой. Но, глядя в его карие глаза, она чувствовала себя совершенно безрассудной. Всего несколько украденных у ее рассудительной жизни минут…
– Моя семья забеспокоится, если меня долго не будет.
– Они знают, что вы со мной.
– Именно поэтому они и будут беспокоиться, – вздохнула она, и Роан засмеялся.
Они остановились у стола, на котором стояли волшебные фонари – небольшие лампы из жести со специальными линзами, позади которых была прорезь, в которую вставлялись разрисованные вручную слайды из стекла. Когда лампа была зажжена, на стене появлялся рисунок. Роан настоял на том, чтобы купить для Амелии такой фонарь вместе с набором слайдов.
– Но ведь это детская игрушка, – сказала Амелия. – Что я буду с ней делать?
– Развлекаться. Играть. Как-нибудь попробуйте.
– Играют дети, а не взрослые.
– Ах, мисс Хатауэй, – вздохнул он. – Самые лучшие игры предназначены для взрослых.
Они походили по толпе и, миновав факелы, танцы и музыку, оказались в тишине буковой рощи.
– Вы не собираетесь мне рассказать, зачем вам нужна была серебряная печать из кабинета Уэстклиффа?
– Если не возражаете, мне бы не хотелось об этом говорить.
– Потому что хотите защитить Беатрикс?
Она вздрогнула.
– Как вы… то есть почему вы упомянули мою сестру?
– В тот вечер у Уэстклиффов, когда все ужинали, только у Беатрикс были и время и возможность взять печать. Вопрос в том, зачем эта печать была ей нужна?
– Беатрикс хорошая девочка, – быстро сказала Амелия. – Просто замечательная. Она никогда намеренно не сделает ничего плохого и… вы ведь никому не рассказали про печать, нет?
– Конечно же, нет. – Он дотронулся рукой до ее щеки. – Расслабьтесь, колибри. Я никогда не выдам вашего секрета. Я ваш друг. Я думаю… в другое время мы бы с вами могли быть больше, чем просто друзьями.
Ее сердце дрогнуло.
– Другого времени нет. Его не может быть.
– Почему?
– Бритва Оккама.
Роан умолк, ответ Амелии сильно удивил его, а потом тихо засмеялся:
– Вы имеете в виду средневековый научный принцип?
– Да. Согласно этому принципу, который сформулировал Оккама, [1] постарайся исключить из теории столько лишнего, неподдающегося интуиции или опыту, сколько возможно. Другими словами, самое простое объяснение всегда самое верное.
1
Оккама, Уильям (1285–1349) – средневековый философ-схоласт.