Моя до полуночи
Шрифт:
– Если вы полагаете, что мое решение уйти в табор как-то связано с моей реакцией на мисс Хатауэй… я и сам об этом думал. Но я не идиот. И у меня есть опыт общения с женщинами.
– Это-то мы знаем, – сухо подтвердил Сент-Винсент. – Но когда ты преследовал женщин – или, лучше сказать, когда они преследовали тебя, – ты знал, что все они взаимозаменяемы. Во всяком случае, ты так считал до сих пор. Но если тебя по-настоящему зацепила эта Хатауэй, не кажется ли тебе, что стоит получше ее изучить?
– Нет, что вы. Это приведет лишь к одному.
– К
– Да. А это невозможно.
– Почему?
Уже того, что они обсуждали Амелию Хатауэй и тему брака с ней, было достаточно, чтобы смутить Кэма.
– Я не из тех, кто женится…
Сент-Винсент фыркнул.
– Как и всякий нормальный мужчина. Брак – это изобретение женщин.
– Но даже если бы я был склонен к браку, – продолжил Кэм, – я – цыган. Не лучший выбор для нее, мягко говоря.
Не было нужды объяснять. Приличные gadjis не выходят замуж за цыган. Он был полукровкой, но даже если Амелия сможет пренебречь предрассудками, дискриминация, которую не раз испытывал на себе Кэм, коснется их детей. Мало того, за брак с gadjo его осудили бы и сами цыгане. Gadje Gadjensa, Rom Romensa…
– Что, если ваше происхождение ей безразлично? – тихо спросил Уэстклифф.
– Не в этом дело. Важно, как к такому соседу отнесутся другие. – Кэм увидел, что Уэстклифф хочет ему возразить, и сказал: – Скажите мне, кто-то из вас хотел бы, чтобы ваша дочь вышла замуж за цыгана?
Оба промолчали, и Кэм невесело улыбнулся. Уэстклифф потушил сигару.
– Вы, очевидно, уже все решили, так что спорить дальше бесполезно.
Сен-Винсент последовал примеру Уэстклиффа и, пожав плечами, заявил:
– Полагаю, что сейчас я должен пожелать вам счастья в вашей новой жизни, хотя отсутствие в доме водопровода – вопрос счастья весьма спорный.
Кэма не обманула их показная уступчивость. Они были не из тех, кто легко уступает в споре. Поэтому Кэм прекрасно знал, что это не было их последним словом, еще не один раз они оба попытаются отговорить его.
– Я уезжаю на рассвете, – только и сказал он. Ничто не может изменить его решения.
Глава 13
Волшебный фонарь так захватил воображение Беатрикс, что она с трудом могла дождаться вечера, чтобы еще раз посмотреть все слайды. Некоторые были забавны: на них были изображены животные в человеческой одежде, они играли на фортепьяно, сидели за письменным столом или мешали суп в кастрюле.
Другие слайды были более сентиментальны: зимние сценки, играющие дети. Были даже изображения экзотических животных в джунглях. Например, тигр, полускрытый листвой, был особенно запоминающимся. Беатрикс двигала фонарь то дальше от стены, то ближе, чтобы тигр был виден как можно лучше.
Беатрикс пришло в голову написать рассказ, к которому Поппи должна была разрисовать соответствующие слайды. Они решили, что когда-нибудь устроят представление: Беатрикс будет читать свой текст, а Поппи управлять волшебным фонарем.
Младшие
Их полупьяный брат сидел рядом с девочками, скрестив по-турецки ноги. Когда-то он был добрым и заботливым старшим братом, мог забинтовать кому-нибудь из детей больной палец или поискать потерянную куклу. Сейчас он обращался с сестрами с вежливым безразличием незнакомца.
Амелия посмотрела на Меррипена, сидевшего в углу комнаты. Вид у него был усталый. Его взгляд был отрешенным, словно он думал о чем-то своем. Ей было тяжело на него смотреть: цвет его кожи, блеск темных волос слишком напоминали о Кэме Роане.
В этот вечер она почему-то никак не могла освободиться от мыслей о нем, равно как и о Кристофере Фросте, образ которого, видимо, по контрасту, то и дело возникал перед глазами.
Кэм – это никаких обязательств, никакого будущего, только мимолетные минуты наслаждения. Он не был джентльменом, но он был беспощадно честен, а это качество Амелия ценила гораздо больше, чем вкрадчивые манеры.
И был светловолосый, цивилизованный, разумный и красивый Кристофер Фрост. Он заявил о своем желании возобновить их отношения. Она не знала, искренен ли он, не знала, что она ответит. Сколько женщин были бы благодарны за то, что получили шанс снова быть со своей первой любовью! Если бы Амелия захотела забыть о его ошибке и простить, возможно, для них все еще могло бы быть не поздно. Но она не была уверена, что хочет снова вернуться к своим мечтам. И можно ли быть счастливой с человеком, который однажды уже предал?
Беатрикс вытащила из фонаря слайд и, бережно отложив его в сторону, достала из коробки еще один.
– А это мой любимый, – сказала она Поппи Амелии надоело следить за сменяющимися картинками, и она обратила свое внимание на рукоделие Уин. Но Уин неожиданно попала иголкой не в ткань, а себе в палец, на котором тут же выступила капелька крови.
– О, Уин… – пробормотала Амелия.
Но Уин, казалось, даже не обратила внимания на укол. Нахмурившись, Амелия увидела застывшее лицо Уин и проследила за ее взглядом, устремленным на противоположную стену.
На картинке, отброшенной фонарем, был изображен зимний пейзаж – затянутое снежной пеленой небо и темная полоса леса. В картинке не было бы ничего необычного, если бы не тонкие очертания женского лица, возникавшего как будто из тени.
Знакомое лицо.
Потом черты лица женщины приобрели объем и стали более выпуклыми, пока не стало казаться, что она может поднять руку и провести ею по лицу.
– Лора, – выдохнула Уин.
Это была девушка, которую любил Лео, ошибки быть не могло. Первой отчетливой мыслью Амелии было, что Беатрикс и Поппи сыграли с ними какую-то ужасную шутку. Но девочки сидели на ковре и болтали, и Амелия поняла, что они даже не видят лица умершей девушки. Меррипен, смотревший на Уин, тоже его не видел.