Моя дочь от бывшей
Шрифт:
Саша всегда был упертым, если что вобьет себе в голову – хоть расстарайся, но все равно поступит по-своему. Когда-то эта черта мне казалась романтичной и очень нужной – тогда, когда она работала на мою сторону. Но теперь, когда он решил отчего-то сжить меня со свету, я уже не знаю, что делать.
Теперь все кусочки пазла встали один к одному, сложились в единую картину – он отчего-то вернулся в наш город и решил, что пришло время снова мучить меня, сживая со свету. Мы столько времени ничего не знали друг о друге, и я только-только начала привыкать к тому,
Медленным шагом я иду по направлению к саду, за Варенькой. медленно начинает идти белый снежок, я же отмахиваюсь от самых крупных снежинок, которые ложатся на ресницы.
Раньше всегда радовалась первому снегу – казалось, что это еще одна возможность начать что-то с чистого листа, и белые холодные пушинки будили в душе ощущение чего-то волшебного, нового, свежего. А теперь…
Теперь я думаю о бытовых вещах. О том, что сапожки Вареньке малы, и мне нужно покупать новые, а денег на это нет. О том, что не успеешь оглянуться, и наступит Новый год, и мне нужно будет придумать ей какой- то оригинальный и в тоже время нужный подарок. А также о том, что еще на один год я стану старше, а счастливых дней в моей жизни становится все меньше и меньше.
Меланхоличные мысли разлетаются от резкого окрика велосипедиста со спины:
– Посторонись!
Я резко замираю, и жду, когда меня объедет мальчишка из доставки еды. Он звенит звоночком, и катится дальше. Довольно думать о плохом! Все еще наладится! – будто бы говорит этот звоночек, и у меня нет причин ему не верить. И сейчас наладится, и прежде у нас были темные времена, но все их мы как-то ухитрялись переживать.
Вхожу в здание и сначала немного стою молча, ожидая, когда глаза привыкнут к этому свету. Снова становится жарко, да так сильно, волной, что хочется скинуть с себя пальто, обувь и лечь на холодный кафель, который лентяйкой протирает няня.
– Привезут сейчас Варю, а ты посиди, – говорит она мне тихо.
Я повинуюсь – нет сил ни на что. Будто бы разом они вышли из моих легких вместе с морозным воздухом, который я вдохнула еще на улице.
Слышу голос воспитателя. Она что-то говорит ласково, но ответа ей нет. Немного странно, потому что все здесь очень любят поговорить – от директора до ночной няни, которая читает малышам сказки.
Я поднимаю голову и вижу: Варенька полулежит в коляске. Голова запрокинута, глаза прикрыты.
– Что? Что случилось? – резко подбегаю я к ней, и понимаю, что и у само темнеет в глазах.
– Неожиданно поднялась температура, мы дали жаропонижающее, медсестра наказала обильное питье и противовирусное. Вы, пожалуйста, проследите. И полечитесь хорошо дома, – тихонько говорит воспитатель. Тамара Семеновна грустно улыбается мне, и дотрагивается до моей ладони, чтобы поддержать. Но тут же одергивает руку: – Ой, да у вас у самой температура! Вы вся горите!
– Да нет, нет, – отмахиваюсь я. Не хватало
– Снежок… – хрипит Варенька.
Действительно, нам срочно нужно домой, лечиться.
Я смотрю в окно, за которым начинается настоящая снежная буря – и не скажешь, что еще полчаса назад первые снежинки в этом году ласково ложились на щеки, – и понимаю, что обе больные, температурные, мы не сможем преодолеть этот тяжелый путь домой.
Мысленно прикидываю расстояние до квартиры и снова чувствую слабость, но уже во всем теле.
Медленно открываю приложение и заказываю такси. Пора попрощаться со своими последними ста рублями на карте…
Нам везет, и таксист помогает и сложить коляску, и вытащить ее из машины – одна я бы в таком состоянии точно бы ничего не смогла. Варенька уснула. Однако лоб ее горит как факел, и я судорожно перебираю в мыслях все таблетки, которые имеются дома. Решаю добраться до дома и уже потом звонить Иринке, чтобы снова занять у нее денег и сбегать в аптеке, чтобы купить малышке лекарства. Коллега не впервые выручала меня, знаю, что у нее самой сейчас немного напряжено с деньгами, да и лекарства не дешевы, но уж на ребенка мы с ней точно что-нибудь наберем.
Квартира встречает темнотой и пустотой. Я тут же прикрываю форточку, которую оставила открытой еще днем, подхожу к Варе. Стаскиваю сапожки, шапочку, расстегиваю курточку. Она вздыхает и что-то невнятно бормочет сухими губами. Мне так тяжело двигаться, будто бы руки стали вареными макаронинами, которые, почему-то, должны поднимать тяжеленные чемоданы, забитые книгами. И поэтому я двигаюсь медленно, с огромным трудом, отдыхая через каждые две минуты. И только до конца раздев ребенка, понимаю, что сама так и не сняла пальто. Стаскиваю его и бросаю в коридоре – вообще нет возможности его поднять и повесить на крючок.
Последний рывок – и Варенька лежит в кроватке, а я плетусь в кухню, включаю торшер, чтобы свет не бил резко по глазам и медленно перебираю блистеры.
Вдруг тишину нашей сонной и болезненной квартиры разрушает дверной звонок.
От испуга я вздрагиваю и вся коробка с лекарствами летит на пол. Блистеры рассыпаются в разные стороны, ловя отсвет луны из окна, я же переступаю через них и медленно иду к двери.
Все тело напрягается так сильно, что нервы начинают звенеть.
Потому что в такой час никто не приходит с хорошими новостями, тем более без звонка.
Подхожу к двери, и, облизнув сухие губы, медленно заглядываю в глазок, двигаясь тихо, как мышь, почему-то страшно боясь, что меня может кто-то обнаружить. Я словно вор, пробравшийся в хранилище, но никак не женщина, которая официально снимает тут квартиру за собственные деньги.
Моргаю несколько раз, и кладу пальцы на замочек. Сердце тревожно стучит, а мысли сменяют одна другую так молниеносно, что я ни одну из них не успеваю ухватить за хвост.
Мне нужно закрыть дверь, заколотить на все замки.