Моя драгоценная гнома

— Есть прекрасный жемчужный ожерелий! Смотри, господина, каждый жемчужна — белый, как молоко! — мой отец нахваливал товар, а я едва сдерживала смех, слушая, как он коверкает эльфийскую речь. — Такого нигде не найдете, это вама любой скажет! Лучший ювелира среди гномов — это вы ко мне, господина, ко мне!

— Ты лучший, что ли?

— Сама лучший, господина! Ювелира Багз! Багз и сына — лучшие мастера во всем королевстве!

Покупатель был эльфом, и папаша старался напоказ, выдавая иногда такие перлы, что я кусала губы,

чтобы не засмеяться, а смех так и лез наружу, проклятый.

— Ожерелье мне нравится, — сказал покупатель раздумчиво, — и вот это тоже нравится. Я возьму оба — и из жемчуга, и из топазов.

Когда он достал бархатный кошелек и высыпал на прилавок горсть золотых, мы с папашей переглянулись. Смеяться сразу расхотелось, а что касается папаши, он едва не забыл про гномий акцент:

— Если желаете, господин мой… у нас иметь еще кое-что, что мы держима для особых покупатель.

— Что-то лучше этого? — спросил эльф, и в голосе его чувствовался явный интерес.

— Горазда, горазда лучше, господина! — сказал папаша таинственно и кивнул мне: — Сына, принеси две шкатулка.

Я выскользнула из лавки и пробежала по коридору до тайника. Оглянувшись на всякий случай (хотя, кто сможет проникнуть в наш дом?! Ведь мы с папашей сами делали замки!) я простучала по кирпичной кладке, и один кирпич тут же уехал в сторону. Запустив руку в тайник, я достала те самые шкатулки, о которых говорил отец. Что ж, если покупатель решил раскошелиться, то сегодня у нас будут телячьи отбивные на ужин!

Быстрой ногой я вернулась в лавку и с поклоном передала отцу шкатулки. Папаша не любил, когда я вертелась поблизости, если приходили покупатели, но тут я не смогла заставить себя уйти. Ведь в этих шкатулках лежали броши, которые сделала я, и мне страшно хотелось посмотреть, как покупатель отреагирует, увидев их.

— Только для вас, господина, только для особых покупателей, — сказал отец, пододвигая светильники, чтобы показать товар во всей красе. — Это мой лучший работ. Я вижу — вы ценителя, вы понять и почувствовать.

Он нажал на крохотные выступы на шкатулках, сработала хитрая потайная пружина, и крышки медленно поднялись.

Я осталась, чтобы посмотреть на покупателя, когда он увидит броши, а вместо этого уставилась на них самих, как будто увидела в первый раз.

Две розы — алая и белая, вырезанные так тонко, что походили на настоящие цветы. Белая — из прозрачного лунного камня, красная — из граната. На их лепестках, словно капли росы, блестела бриллиантовая крошка, рассыпая сполохи искр. Казалось, что повеяло нежным ароматом цветов, и стало свежо, как от только что выпавшей росы.

С трудом оторвавшись от созерцания украшений, я посмотрела на покупателя.

Эльф откинул капюшон, наклонившись над прилавком, чтобы лучше рассмотреть броши, и я почувствовала болезненный укол в сердце — он был удивительно красив. Эльфы сами по себе дивный народ, и у них невозможно встретить не то что урода, даже просто — некрасивого, но этот походил на драгоценную жемчужину среди обломков перламутра.

Черты лица точеные, словно вырезанные самым острым и тонким резцом

по редкому белому мрамору. Глаза миндалевидные, опушенные черными ресницами, прозрачные, как изумруды — я готова была поклясться, что при дневном свете они приобретут зеленый цвет, но сейчас, при светильниках, казались золотистыми. Прямые брови — волосок к волоску, будто он только что причесывал их щеточкой из свиной щетины, как эльфийские модницы. Прямой нос с высокой переносицей — без единого изъяна, ровный, как по линейке. Идеальный овал лица, твердый подбородок с ямочкой, высокие скулы, четкий абрис губ, и в довершенье ко всему — целая грива роскошных, пышных, светлых волос. Они лились с макушки, из капюшона, падали на плечи эльфу, на прилавок, и распространяли аромат мускуса и толченого янтаря. И цветом они напоминали янтарь — золотисто-рыжие. Наверное, на солнце они утратят красноватый отлив и покажутся настоящим золотым потоком.

Я смотрела на эту природную красоту жадно, пытаясь насытиться ей, запоминала каждую черточку, каждый изгиб удивительного лица, а мои мысли уже полетели, представляя будущую работу — статуэтка «Охотник на привале». Слоновая кость и золото. Слоновая кость и золото! У меня руки зачесались тут же схватить напильник и засесть за станок.

В это время эльф очнулся и поднял голову, встретившись со мной взглядом.

— Чего это твой мальчишка так на меня уставился? — спросил он недовольно.

— Сына! — шикнул отец, и я брызнула прочь, как мышонок. — Извиняйте, господина… Мы — люди маленькие, знатных господ не видели…

И хотя задумка новой поделки влекла меня, как песня волшебных птиц сирен, я не смогла уйти — притаилась за дверью, глядя в щелочку на эльфа.

— С чего ты взял, что я знатный? — проворчал он, набрасывая капюшон. — Я возьму и эти две броши тоже. Сколько ты просишь?

Он купил их не торгуясь, и когда ушел, папаша запер лавку и пустился в пляс, переваливаясь с ноги на ногу, как пьяный медведь, если медведи могут быть пьяными.

— Эрмель! Сто золотых! — он потрясал кошельком над головой. — Хвала Длиннобородому, который привел нас в этот город!

— Хвала, что он привел этого покупателя в нашу лавку, — засмеялась я, выглядывая из-за двери.

По половицам тут же стукнуло, и папаша бросился поднимать покатившиеся жемчужины. Он насчитал шесть и поругал меня:

— Я же сказал тебе, чтобы не смеялась открыто!

— Но тут никого кроме нас нет, пап.

— А если бы был? — он строго посмотрел на меня из-под косматых бровей. — Даже не знаю, благодарить ли ту фею за такой дар или проклинать.

— Проклинать?! Да мы как сыр в масле катаемся благодаря ей! — изумилась я.

— Эрмель, — отец вздохнул и вдруг погладил меня по голове.

Он был не слишком щедр на ласку, мой папаша. И если уж решил приласкать, то значит, неспроста. Я прижалась к нему и в сотый, если не в тысячный раз пообещала, что буду осторожнее.

— Ну все, все, — папаша растрогался, но постарался не подать виду и с притворным гневом оттолкнул меня. — Мужчины не нежничают, так что веди себя, как положено гному!