Моя двойная жизнь
Шрифт:
«Пока Вы спали, герцог де Морни прислал Вашей матушке записку, в которой сообщил, что Камилл Дусе только что подтвердил ему, что Ваш ангажемент в „Комеди Франсез“ — дело решенное. Так что не печальтесь, моя дорогая девочка, и не теряйте веры в будущее.
Ваша милочка».
Я ущипнула себя, чтобы удостовериться, что не сплю. Потом подбежала к окну. Выглянула на улицу. Небо было черным. Да, черным для всех, но только не для меня. Мне
Вернувшись к своей кровати, я стала забавляться тем, что, сложив ноги вместе, прыгала на нее. А когда мне это не удавалось, смеялась как одержимая.
Я выпила весь шоколад. И чуть не подавилась, запихивая в рот бриошь.
Потом, встав на подушку, держала длинную речь, обращенную к Пресвятой Деве, маленькое изображение которой висело у меня в изголовье. Я обожала Пресвятую Деву. И объясняла ей причины, по которым не могла постричься в монахини, несмотря на свое призвание. Пожалуй, я немного кокетничала. Пытаясь убедить ее, я с нежностью прикладывалась к ее ноге, наступившей на змею. Затем я попробовала отыскать в темноте мамин портрет. Едва различая его, я стала посылать в ту сторону поцелуи.
Под конец, зажав в кулаке письмо «моей милочки», я снова заснула.
Какие сны мне снились?
На другой день все были очень добры ко мне. Приехавший спозаранку крестный покачивал довольно головой.
— Ей надо подышать свежим воздухом, — сказал он матери, — я найму ландо.
Прогулка показалась мне восхитительной, ибо я могла предаваться мечтам, потому что мама не любила разговаривать в экипаже.
Два дня спустя старая служанка Маргарита, запыхавшись, вручила мне письмо. В углу конверта была приклеена марка, вокруг которой сияли слова: «Комеди Франсез».
Я вопросительно взглянула на мать, она кивнула мне в знак того, что я могу вскрыть конверт, однако, не удержавшись, все-таки сделала выговор Маргарите за то, что та принесла мне письмо без ее ведома.
— Завтра, мама!.. Завтра!.. Завтра меня вызывают в «Комеди Франсез»!.. Вот, почитай!..
Прибежали мои сестры. Они взяли меня за руки, и я закружилась вместе с ними, весело напевая:
— Завтра!.. Завтра!..
Младшей моей сестренке было восемь лет. А мне в тот день, казалось, было не больше шести.
Я поднялась этажом выше, чтобы сообщить новость госпоже Герар, и застала ее намыливающей белые платья и фартуки своих ребятишек. Она взяла мою голову руками и ласково поцеловала меня, причем ее руки оставили на моем лице с двух сторон большие белоснежные хлопья мыльной пены. Перепрыгивая через две ступеньки, я в таком виде спустилась обратно и с шумом влетела в гостиную. Крестный, господин Мейдье, тетя и мама начинали как раз партию виста. Я расцеловала их всех по очереди, со смехом оставляя на их лицах немного пены. Но в тот день мне все было позволено. Я была значительным лицом.
На другой день, во вторник, я должна была отправиться к часу в «Комеди Франсез», где меня собирался принять тогдашний директор театра, господин Тьерри. Что мне надеть? Вот задача…
Мама послала за модисткой. Та сразу же прибежала
О, это платье! Всю жизнь его не забуду: оно было безобразно-салатового цвета с отделкой из черного бархата. В этом платье я была похожа на обезьяну, и все-таки мне пришлось надеть его. К счастью, его скрывало пальто, подарок крестного, красивое черное пальто из грогрена с белой отстрочкой. Из меня решили сделать даму, а мой гардероб был чисто детский.
Мадемуазель де Брабанде подарила мне вышитый ею платок, а госпожа Герар — зонтик от солнца; мама дала мне очень красивое кольцо с бирюзой.
На другой день разодетая таким образом, хорошенькая в своей белой шляпке, но чувствуя смущение из-за зеленого платья и утешаясь пальто как у настоящей дамы, я вместе с госпожой Герар отправилась к господину Тьерри в коляске моей тетушки, которая настаивала, чтобы я воспользовалась ею, полагая, что так будет приличнее.
Позже я узнала, что мое появление в коляске с лакеем произвело скверное впечатление. Что подумали обо мне люди в театре? Я не стала допытываться. Надеюсь, что моя молодость послужила мне заслоном от всяческих подозрений.
Господин Тьерри принял меня ласково и произнес короткую, но довольно высокопарную речь; затем он развернул какую-то бумагу и вручил ее госпоже Герар, попросив ознакомиться с ней и подписать. Это был мой контракт. «Моя милочка» ответила, что она не моя мать.
— Ах! — воскликнул, поднимаясь, господин Тьерри. — Тогда передайте эту бумагу матери мадемуазель, пусть она подпишет ее.
Он взял меня за руку. Его прикосновение привело меня в ужас: рука у него была чересчур мягкая, в рукопожатии не было ни твердости, ни сердечности. Я поспешно отдернула свою руку и взглянула на него. Он был некрасив, лицо красное, глаза бегают.
У выхода я встретила Коклена, он ждал меня. Его дебют состоялся год назад и прошел весьма успешно.
— Значит, все в порядке! — весело сказал он мне.
Я показала ему контракт и пожала руку.
Бегом спустилась я вниз и у входной двери столкнулась с группой, преградившей мне путь.
— Вы довольны? — послышался ласковый голос.
— О да, господин Дусе, благодарю вас.
— Я тут ни при чем, моя девочка. На конкурсе вы показались плохо… Однако…
— Однако мы все равно надеемся на вас, — добавил господин Ренье. Затем продолжал, повернувшись к Камиллу Дусе: — Что вы об этом думаете, ваше превосходительство?
— Я думаю, что со временем эта девочка станет великой актрисой.
Последовало молчание.
— Ну и коляска у вас! — довольно грубо вмешался Бовалле, первый трагик «Комеди Франсез» и самый невоспитанный человек во Франции… да и не только!
— Коляска принадлежит тетушке мадемуазель, — заметил Камилл Дусе, тихонько сжимая мне руку.
— А! Тогда другое дело! — проворчал трагик.
Я села в коляску, наделавшую столько шума в театре.
Когда я приехала домой, мама, не читая, подписала врученный мною контракт.