Моя двойная жизнь
Шрифт:
Как только мы очутились в его кабинете я сказала.
— Прочти это, умоляю тебя!
— Давай я возьму с собой.
— Нет, читай здесь, сейчас же! Хочешь я сама тебе прочту?
— Нет-нет! — с живостью возразил он. — Голос у тебя обманчивый, плохие стихи превращает — в отличную поэзию. Давай!
Молодой директор уселся в кресло и принялся читать. А я тем временем листала газеты.
— Очаровательно! — воскликнул он. — Больше того, это настоящий шедевр!
Я подпрыгнула от радости.
— Ты уговоришь Шилли поставить его?
— Да-да, будь покойна. Но когда ты собираешься это играть?
— Ах,
— И ты, я вижу, вместе с ними! — сказал он со смехом. — Вот она, роль, о которой ты мечтала.
— Да, мой милый Дюк… и я вместе с ними!.. Окажи любезность, дай мне сыграть ее в бенефисе госпожи…, через две недели. Это не помешает ни одному спектаклю, и наш поэт будет счастлив!
— Хорошо, хорошо, — сказал Дюкенель, — это я устрою… Но как быть с декорациями? — прошептал он, «обгладывая ногти» (его любимое блюдо в трудные минуты).
Я уже и об этом подумала. И, предложив проводить его домой, рассказала по дороге о своих планах. Можно использовать декорацию от «Жанны де Линьри», только что сыгранной и загубленной насмешками публики пьесы. А это великолепный итальянский парк со статуями, цветами и даже лестницей. Что же касается костюмов, то, если заикнуться об этом Шилли, как бы дешево они ни стоили, он все равно поднимет страшный крик! Что ж, придется нам с Агарь играть в своих костюмах.
Тем временем мы добрались до дома Дюкенеля.
— Зайди поздороваться с моей женой и заодно поговори с ней о костюмах.
Я поднялась поцеловать красивейшее личико, какое только можно вообразить себе, и поведала милой хозяйке этого прекрасного лика о нашем заговоре. Она одобрила нас и обещала тут же пуститься на поиски нужных рисунков для костюмов.
Слушая ее, я невольно сравнивала с ней Агарь: о, мне гораздо больше нравилась эта прелестная белокурая головка с огромными прозрачными глазами и двумя ямочками на алых щеках, с мягкими, пушистыми волосами, словно нимбом окружавшими лоб, и такими тонкими запястьями рук, прекраснее которых трудно себе что-нибудь представить. Впрочем, руки эти впоследствии стали знаменитыми.
Я рассталась с милой мне четой и отправилась к Агарь, чтобы поведать ей обо всем. Бедняжка поцеловала меня раз сто.
У нее как раз находился священник, доводившийся ей кузеном, он, похоже, остался очень доволен моим рассказом, наверное, он был в курсе всего.
Раздался робкий звонок в дверь, возвестивший о приходе Франсуа Коппе.
— Убегаю, — сказала я, пожав ему на пороге руку. — Агарь вам все расскажет.
14
Вскоре начались репетиции «Прохожего», то было чудесное время, ибо молодой, застенчивый поэт оказался на редкость остроумным собеседником.
Первое представление состоялось в условленный срок.
«Прохожий» стал настоящим триумфом. Аплодисменты не стихали. Занавес поднимался восемь раз. Но сколько мы с Агарь ни пытались уговорить выйти вместе с нами автора, которого требовала публика, все было напрасно. Франсуа Коппе спрятался.
За несколько часов никому доселе неведомый поэт стал знаменитостью. Имя его было у всех на устах.
Нас с Агарь осыпали похвалами, Шилли вызвался оплатить наши костюмы.
Этот маленький акт мы
Нас пригласили в Тюильри и к принцессе Матильде [36] . Ах, этот первый спектакль в Тюильри, он врезался мне в память, и стоит мне закрыть глаза, как я вновь представляю себе все до мельчайших подробностей.
Дюкенель договорился с представителем двора, что мы с Агарь приедем сначала в Тюильри, чтобы посмотреть площадку, где нам предстоит играть, и подготовить все необходимое для нашего спектакля.
Граф де Лаферрьер должен был представить меня императору, а император — императрице Евгении. Агарь же собиралась представить принцесса Матильда, для которой она позировала в качестве Минервы.
36
Принцесса Матильда (1820–1904) — дочь Жерома Бонапарта, во времена Второй империи славилась своим блестящим салоном.
Господин де Лаферрьер приехал за мной в дворцовой карете, в которую мы сели вместе с Герар Господин де Лаферрьер был чрезвычайно любезным человеком с немного чопорными манерами.
Когда мы сворачивали на Королевскую улицу, к нам подошел генерал Флёри. Я была с ним знакома, мне представил его Морни. Граф де Лаферрьер рассказал ему, куда и зачем мы едем, и он воскликнул: «Желаю удачи!» В этот самый момент какой-то человек, проходивший мимо, сказал: «Недолго вам осталось пользоваться удачей, банда бездельников!»
Приехав во дворец Тюильри, мы вышли из кареты все трое. Меня проводили в маленький желтый салон на первом этаже.
— Я доложу его величеству, — сказал господин де Лаферрьер, покидая нас.
Оставшись одна с Герар, я решила отрепетировать три своих реверанса.
— Ну как, «моя милочка», тебе нравится? — спрашивала я раскланиваясь и приговаривая шепотом: «Ваше величество… Ваше величество…»
Несколько раз я проделывала все это: произносила «Ваше величество» и низко кланялась, смиренно опуская глаза, как вдруг услышала легкий приглушенный смех.
Я резко выпрямилась, страшно рассердившись на Герар, и вдруг увидела ее, согнувшуюся, как и я, в низком поклоне. Я живо обернулась: сзади меня император, легонько похлопывая ладонями, негромко и все-таки со всей очевидностью посмеивался [37] .
Я покраснела в замешательстве… Как долго он находился здесь?.. Я кланялась не знаю сколько раз, да еще приговаривала: «Нет… так, пожалуй, чересчур низко, а так… хорошо… не правда ли, Герар?» Боже мой! Боже мой! Неужели он слышал все это? И когда я, несмотря на свое волнение собралась сделать новый реверанс, император с улыбкой заметил:
37
Согласно другим версиям (и в частности, работе Луи Вернея), первая встреча с Наполеоном III прошла не столь идиллически: когда Сару Бернар попросили почитать стихи, она в своем святом неведении выбрала две поэмы Виктора Гюго находившегося тогда в изгнании.