Моя двойная жизнь
Шрифт:
— Вот оно, — промолвил он, вынимая письмо из одного из своих бесчисленных карманов.
И Перрен прочел: «Не угодно ли Вам сыграть „Октябрьскую ночь" у леди Дадли в четверг пятого июня? Мы получим пять тысяч франков на двоих. С дружеским приветом. Делоне».
— Оставьте мне это письмо, — сказал раздосадованный директор.
— Нет, не хочу. Но вы можете сказать Делоне, что я рассказала вам о его предложении.
В течение трех-четырех дней после этого в Париже только и было разговоров что о скандальном объявлении в «Таймс», о чем раструбили все газеты. Французы в то время не страдали англоманией
В конце концов вся эта шумиха стала действовать мне на нервы, и я попросила Перрена положить ей конец. На другой день, 29 мая, в газете «Насьональ» появилась заметка под названием «Много шума из ничего»: «В частной дружеской беседе было оговорено, что в часы, свободные от репетиций и спектаклей, каждый актер „Комеди Франсез" волен распоряжаться своим временем по собственному усмотрению. Таким образом, слухи о якобы имевшем место конфликте между театром и мадемуазель Сарой Бернар ни на чем не основаны. Актриса лишь воспользовалась своим законным правом, которого никто не собирается у нее отнимать, так же как у ее товарищей по сцене. Директор „Комеди Франсез" лишь попросил дам и господ актеров не давать представлений в полном составе…»
Эта статья исходила из «Комеди», и члены комитета воспользовались случаем, чтобы сделать себе небольшую рекламу, сообщая, что они тоже готовы играть в салонах. Заметка была отослана Майеру с просьбой поместить ее в английских газетах. Я знаю об этом от самого Майера.
Покончив со всеми распрями, мы начали готовиться к отъезду. До сих пор я никогда не совершала морских путешествий. Сознательное безразличие французов ко всему заграничному в то время было еще более явным, чем сегодня.
Так, я заказала себе очень теплое пальто. Меня убедили в том, что рейс в Англию будет арктическим, хотя стояло жаркое лето, и я в это поверила.
Меня засыпали пастилками от морской болезни, таблетками с опием от головной боли, вощеной бумагой для компрессов, давящими повязками для брюшных припарок и гудронными стельками для обуви, чтобы, не дай Бог, не простудить ноги.
О, как это было нелепо и забавно! Я все принимала, выслушивала разные советы и верила всему.
Но самым неожиданным было то, что за пять минут до отплытия на борт судна подняли огромный и очень легкий ящик, который принадлежал высокому молодому человеку, ставшему впоследствии выдающейся личностью. Он увенчан сегодня всеми лаврами, увешан всевозможными крестами, наделен огромным состоянием и непомерным тщеславием. Но в то время это был робкий юноша, печальный и бедный изобретатель, занимавшийся абстрактными теориями и ничего не смысливший в жизни.
Он относился ко мне с восхищением, смешанным с некоторым страхом. Мое окружение окрестило его «Фрикаделькой». Он был длинным, тощим и бесцветным.
Он приблизился ко мне, еще более бледный, чем обычно, напуганный близящимся отплытием. Ветер раскачивал его из стороны в сторону, как былинку. Он подал мне некий таинственный знак.
Я последовала за ним вместе с «моей милочкой», а приятели смотрели нам вслед с усмешкой. Молодой человек открыл ящик и вытащил оттуда огромный спасательный жилет, который он изобрел.
Я несколько оторопела, ибо была новичком в морских путешествиях и мысль о возможности
«Фрикаделька» невозмутимо развернул спасательный жилет и надел его на себя, чтобы показать мне, как с ним обращаться. Облаченный в визитку, с цилиндром на голове, он напяливал на себя это странное приспособление с серьезным и грустным видом. Трудно представить себе более нелепое зрелище!
Дюжина пузырей величиной с яйцо обрамляли жилет. В одиннадцати из них, заполненных воздухом, лежало по кусочку сахара, а в двенадцатом, совсем крошечном, было десять капель водки. В центре жилета находилась подушка, к которой были приколоты несколько булавок.
— Понимаете, — сказал он мне, — вы падаете в воду — паф! — и принимаете такое положение…
Он распластался в пространстве и принялся нагибаться и выпрямляться, как бы следуя движению волн, затем вытянул руки вперед, разгребая воображаемую воду и вертя головой, как черепаха, чтобы не захлебнуться.
— Видите ли, уже два часа как вы в воде, нужно восстанавливать силы. Итак, вы берете булавку, чтобы расколоть яйцо. Затем, — продолжал он, — вы берете кусочек сахара и съедаете его, это заменит вам четверть фунта мяса.
Выбросив проколотый пузырь за «борт», он вытащил из ящика другое «яйцо» и прикрепил его к жилету. Он все предусмотрел.
Один из наших импресарио, господин Майер, опасаясь непредвиденных последствий, попросил толпу разойтись. Я не знала, сердиться мне или смеяться, но насмешливый и несправедливый выпад одного из моих приятелей в адрес изобретателя вызвал у меня жалость к бедному «Фрикадельке».
Я живо представила себе, как долгими часами он корпел над своим нелепым аппаратом. Меня тронула нежная забота юноши о моей безопасности, которая подвигла его на сей бесплодный труд, и я протянула ему руку со словами:
— Ступайте скорей, судно сейчас отчалит!
Он поцеловал мою дружескую руку и убежал.
Я позвала своего управляющего:
— Прошу вас, Клод, как только мы отойдем подальше от берега, выбросьте этот ящик со всем его содержимым в море.
Судно отчалило, провожаемое криками: «Ура! До встречи! Счастливого плавания! Удачи!», прощальными взмахами рук, платков, воздушными поцелуями.
Но самое прекрасное, незабываемое впечатление оставило у меня прибытие в Фолкстон. На причале собрались тысячи людей, и впервые в моей жизни прозвучал возглас: «Да здравствует Сара Бернар!» Я повернула голову и увидела прямо перед собой бледного молодого человека — вылитого Гамлета, который вручил мне гардению. Позже я восхищалась им, Форбсом-Робертсоном, на сцене в роли Гамлета.
Мы шли сквозь строй людей, которые протягивали нам цветы и пожимали руки. Тотчас же я заметила, что мне оказывают больше знаков внимания, чем другим.
Это смущало и радовало меня одновременно. Одна из находившихся рядом со мной актрис, которая меня недолюбливала, злобно прошипела:
— Скоро тебе выложат ковер из цветов!..
— А вот и он! — воскликнул какой-то молодой человек и швырнул мне под ноги охапку лилий.
Я смутилась и замедлила шаг, не решаясь ступать по белоснежным цветам, но сзади меня уже подталкивали, и мне пришлось идти дальше прямо по бедным лилиям.