Моя единственная
Шрифт:
Стучусь как ненормальный, пока Громов не открывает.
– У тебя все признаки психопатии в стадии обострения, Соболев, – сообщает друг сонно, растирая помятое лицо.
Войдя в квартиру, зову:
– Полканыч, ты где?
С кухни доносится глухое сопение, затем слышатся неуклюжие удары лап о скользкий ламинат и в меня врезается мохнатое чудо. Слюнявое до чертиков.
– Привет, Поль, – ерошу темную шерсть на спинке, искренне смеясь.
Обнимаю крепко, выдыхая. Я дома.
– Валите отсюда оба
– Ты один? – спрашиваю мимоходом.
Сдираю поводок с вешалки и цепляю его на ошейник.
– Нет, блядь, с Даздрапермой. Прикинь?
– Имя красивое, – хвалю, подхватывая на руки Польку.
– Ты еще фамилию не слышал, – буркает Громов.
Попрощавшись, тащу дудля в тачку, и усевшись рядом, снова поглаживаю. Хорошо на душе становится.
Так и сидим, встречая одинокий рассвет в родном городе. Вдвоем. Полкан скулит в руку.
– Ну че, странник, – завожу двигатель, ощущая внутри небывалое спокойствие. – Поехали домой?
Глава 10. Иван
– Полканыч, иди ешь, – зову пса, пока снимаю турку с кипящим кофе с плиты.
После утренней пробежки мозги будто проветрились. Полный штиль и закрытая наглухо форточка. То, что надо для встречи с женой, которая вместо того, чтобы соблюдать данные ей клятвы перед грузной регистраторшей в Загсе, через две недели усвистала в неизвестность.
Покачав головой, застегиваю пуговицы на рубашке.
С детства я привык брать планки.
Всегда разные.
Сначала ребяческие, наверное, в чем-то смешные. Несуразные. Вроде олимпиады по географии или краевого кубка по боксу. С возрастом планки становились выше, задиристее, хотелось быть первым. Десант придал этим самодельным рубежам налет мужского и взрослого, что ли.
Планка любви была, пожалуй, самой высокой. Значимой. Оттого, казалось, недосягаемой.
Дети, растущие в счастливых семьях вроде моей, всегда зависимы. Хочется так же. Такого же чувства, такой же близости. Ни сантиметром меньше, ни миллиметром больше. Хотя больше? Почему бы и нет.
Когда впервые увидел будущую жену, ничего не екнуло. Это показалось странным. Так быть точно не должно. Отец в красках описывал чувство, которое испытал, увидев маму из школьного окна.
Вспышка, жизнь остановилась, разрыв аорты…
У меня такое тоже было, поэтому плавному течению в отношениях с Валеевой не придал должного значения. А она всегда была рядом. Открытая, живая, красивая до хрена. Слишком красивая для меня. И слишком нежная королева. Одинокая, но не убитая этим разрушающим чувством.
Я порывистый, нервный, часто загоняющийся. Она, как талая вода, сглаживала. Заставляла чувствовать себя нужным. Осознание, что любовь бывает разной, прибило уже потом. Когда один остался.
Так бывает. Чего уж теперь?..
Под мерное
– Приветствую. Где забрать твоего дизайнера? – без долгих вступлений интересуюсь.
– Привет, Иван, – озадаченно отвечает Максим. – Я не в курсе. Думал, вы там сами как-то договоритесь. Сейчас уточню.
– Уточни.
Хватаю вилку со стола и с остервенением режу подгоревшую яичницу, гипнотизируя при этом экран телефона. Как невротик.
Сказать, что я охренел, когда увидел их вместе с Янковским – ничего не сказать. И думать забыл про этого московского мажора, который ошивался рядом с ней в Турции. А она, стало быть, не забыла? Обидно. Но переживу.
Все переживу. Уверен.
– Да, – раздраженно отвечаю на входящий звонок.
– Ты там с утра на фоксе, мой мавр? – сонно интересуется Мирон. – Давненько тебя таким бодреньким не слыхивал.
– Говори, – пропускаю мимо ушей очередные подколы.
Громов шут гороховый. Но это часто спасает наш рабочий, не всегда удачный союз.
– У нас малая заболела. Ушки бо-бо.
– Сочувствую.
– Возьму день на подмогу. Подхватишь?
– Пока в городе, без проблем.
– Надо менять бригаду на Сулимова. Не нравится мне их подход. Тяп-ляп все. Материалы жалеют, потом комиссии будем пятки целовать.
– Значит, поменяем, – соглашаюсь, отпихивая благодарного за завтрак Полкана, но он все равно успевает слюнявой мордой изгадить единственные чистые в доме брюки. – Твою мать, – вздыхаю, рассматривая уродливое пятно, больше похожее на кляксу. Ну не в трико же ехать на встречу с московским дизайнером?
– Че там у тебя? – без интереса спрашивает Мирон.
– Ни че. Все как обычно. С Сулимова я порешаю, возьму ребят из области. Помнишь, в прошлом месяце просились? – Хочу попрощаться, но вспоминаю про долгожданную гостью в городе. Внутри вспышками огонь разливается. Не верю, что приехала. – У вас что нового?
– Дочка наша заболела. Ты меня не слушаешь? Тоже ушки бо-бо? – усмехается Громов.
– Это понял. А вообще?
– Но-во-го, – тянет он и обращается, по всей видимости, к жене. – Че у нас нового, Мия? Соболев тут интересуется.
– Машинка стиральная сломалась, – отвечает она тоже озадаченно и сонно.
– Ясно все с вами, голубки, – качаю головой. – Лечите ушки, – взглянув на экран, серьезно выговариваю: – У меня вторая линия.
Подскочив со стула, хватаю сигарету и отхожу к окну. Нетерпение в крови множится. Бурлит. Это странно, потому что кроме напускного равнодушия там давно ничего не мелькало.