Моя фронтовая лыжня
Шрифт:
Итак, в ночь с 7 на 8 февраля 1942 года я впервые познакомился со знаменитой "Катюшей". Это была она! Имя "Раиса", "Раечка" не привилось. Солдаты, народ очень скоро перенарекли ее.
Минометный сабантуй
Поужинали мы горячим, попили настоящего чаю. Вода замечательная - та самая, которую нацедили артиллерийской гильзой на развалинах мясноборской водонапорки. Пресная "снеговуха" быстро научила нас понимать и ценить вкус настоящей воды.
Ребята повеселели. Даже шутки послышались.
– Слышь, Итальянец!
– укладываясь рядом с Пьянковым, балагурит ротный запевала Семен Белых.
– А чего мне там делать?!
– принимая игру, сердито огрызается Итальянец.
– Как - чего? Макароны в оливковом масле упал бы, в гондолах разъезжал бы, с итальянками шуры-муры разводил. Там, поди, теплынь сейчас - не то, что наша рассейская холодрыга...
Этот диалог перебил заглянувший в наш "еловый чум" политрук Гилев. Как всегда порывистый, подвижный, окинул быстрым взглядом обстановку и присел к догорающему костру.
– Как, ребята, устроились?
– Получше, чем в две шеренги вдоль железной дороги или в подвале Аракчеевской казармы.
– Ну, отдыхайте, орлы! Предстоит трудный день. Даже очень трудный! Лыжи никто не сломал?
– Пока нет...
– Так спокойной ночи, ребята!
– Спокойной ночи, товарищ лейтенант.
К сожалению, ночь оказалась даже очень неспокойной.
Только наш "еловый чум" погрузился в сон, как где-то совсем рядом раздалась серия разрывов. Со сна мы поначалу не разобрались: что это бомбежка, артиллерийский или минометный обстрел? Наступила пауза. От шалаша к шалашу передали голосом команду из штаба батальона:
– Потушить костры! Прижаться к земле!
Прижались еще до команды. Это получилось само собой, инстинктивно. Напряженно прислушиваемся: что же будет дальше? Вдруг на фоне отдаленной артиллерийской канонады и более близкой пулеметно-ружейной перестрелки послышались звуки иного рода - мягкие, но вместе с тем четкие: пам... пам... пам...
Будто некий великан выбивает исполинских размеров ковер. Потянулись томительные, тревожные секунды... Послышалось пронзительное завывание, и в расположении батальона опять с резким металлически-стеклянным звоном разорвалось несколько мин.
Не знаю, почему я сообразил, что это именно мины. Ведь под минометным обстрелом оказался впервые. Видимо, кое-что осталось в памяти от прочитанного в книгах, от рассказов старшины Борули.
Минометный обстрел в лесу еще более опасен, чем на открытой местности. Стальное веретено от соприкосновения даже с тонкой веткой прыскает во все стороны сотнями осколков и обдает сверху смертоносным душем.
Резко запахло порохом и гремучей ртутью. В расположении первой роты слышны крики раненых, зовут санитаров.
И опять: пам... пам... пам... пам... Теперь-то мы знаем, что предвещают эти, для неопытного уха как будто совершенно безобидные, звуки! Теперь уж они нам кажутся зловещими, как шипение змеи, за которым последует резкий бросок на жертву.
Батарея полковых минометов
Последняя серия мин разорвалась с недоом: на снежной равнине, по соседству с нашим шалашом. Толстый полог снега значительно приглушил разрывы. Осколки резанули по вершинам елей, под которыми хоронился наш взвод. Сверху посыпались отсеченные ветви, потек снег.
Я высунулся из шалаша и навострил уши: или это последний залп, или вдалеке опять прозвучит коварное "пам-пам"? Вдруг слышу: что-то ит ко мне с басовитым жужжанием, вроде майского жука. "Февральский жук" стукнулся о мое плечо и шмякнулся у ног. Пошарив рукой, я нащупал на утоптанном снегу еще теплый осколок. Довольно большой: величиной с мизинец, с полусогнутой первой фалангой.
"Как же так?
– удивился я.
– Каким образом этот осколок намного отстал от своей разбойничьей компании? Чтобы доеть от места разрыва до нашего шалаша, требуются доли секунды. А этот где-то странствовал по крайней мере секунд семь-восемь и достиг моего плеча уже на изе.
Видимо, все дело в необычной форме осколка, - выдвинул я гипотезу.
– Уж очень похож на бумеранг. Взвился вверх, описал огромную петлю и, совершенно ослабленный, вернулся примерно туда, откуда начал по..."
Так это или не так, полностью ручаться не могу. Повторяю: гипотеза для себя. Больше таких случаев в моей фронтовой практике не было.
Обстрел прекратился, но обстановка неясная. Почему нас обстреляли немцы? То ли палили наугад, по площади? То ли заметили над лесом дымы от наших костров? Или на освобожденной территории оставлены немецкие радисты, шпионы, которые следят за передвижением наших частей?
Хочется узнать подробности о наших потерях. Впечатление такое, будто ужас сколько народу погибло!
И еще один вопрос: остаемся здесь ночевать или надо перебираться на новое место?
У нашего гостя особое мнение. Он уверен, что под минометный обстрел мы попали случайно. Дескать, этот лес немцы обстреляли лишь потому, что отсюда дали залпы "Раисы". Но "Раисы" уже далеко отсюда, и очень маловероятно, чтобы они вернулись на эти же позиции сегодняшней ночью. Это понимают и немцы. А поэтому целесообразнее никуда не трогаться с места.
Науменко и Гилев повели кавалериста в штаб батальона, чтобы он изложил свои соображения комбату и комиссару.
Комроты и политрук скоро вернулись с такими новостями. Остаемся на месте. Из роты в роту, из шалаша в шалаш за новостями не бродить. Спать! Отбой! Много ли убитых и раненых? Немного, тех и других по нескольку человек. В первой роте. Подробности - после подъема. Прекратить разговоры!
Постепенно угомонились... Но кто когда уснул и как каждому из нас после такой нервной встряски спалось - это уже другой вопрос. Кавалерист оказался прав: немец нас больше не потревожил.