Моя королева
Шрифт:
Изабелла заморгала.
– Белла, ты должна мне сказать!
– Мы едем в поместье одного из приятелей отца, к лорду Перфойлу, в Шотландию.
В Шотландию?
Элизабет была ошеломлена.
– Чего это ради отцу понадобилось отослать нас в такую даль? И почему к лорду Перфойлу? Мы с ним едва знакомы – кажется, мы виделись всего один раз за чаем. Я даже не знала, что у него есть дочь нашего возраста…
– Нет у него дочери. То есть я хочу сказать, что, может, дочь у него и есть, но отец послал нас туда не поэтому. Тебя послал… – Изабелла была в нерешительности. –
– Выдать за него? – Элизабет почувствовала, как все краски исчезли с ее лица. – Но он же совсем старый, как… как наш отец!
– Он такого же возраста, но папа знал, что ты отнесешься к этому именно так. Вот почему он хотел, чтобы ты думала, будто бы мы едем к тете Идонии. Отец очень уважает лорда Перфойла и считает, что такой зрелый мужчина…
– Ты хочешь сказать – такой старый, Белла!
– Такой опытный человек, – продолжала Изабелла, – будет тебе лучшим мужем, нежели молодой. Отец не вечно будет с нами. Подумай об этом. Кое-кто из его приятелей уже покинул этот мир. Он беспокоится о твоем будущем, о будущем всех нас, если с ним что-то случится. Тогда мы все потеряем – титул, поместья.
Слова Изабеллы ошарашили Элизабет. Отец всегда был полон жизни, он казался ей не подвластным времени. Он был ее героем. Ее защитником. Она никогда не думала, что он тоже смертен.
– Ах, Бесс, мне так жаль. Но папа сказал, что, если я расскажу тебе обо всем прежде, чем мы покинем Англию, он заставит меня выйти замуж за лорда Перфойла вместо тебя!
Сердце у Элизабет сжалось. Она почувствовала, что ее предали самым гнусным образом, и предал ее родной отец, которого она, несмотря на различия их мнений по некоторым вопросам, всегда обожала и уважала. И Белла тоже… что тут скажешь? Сестра все знала уже давно и ничего ей не сказала.
– Как ты могла скрыть это от меня, Белла? Пусть отец тебе пригрозил – все равно, почему ты мне до сих пор ничего не сказала?
Но прежде чем Изабелла успела ответить, послышался внезапный угрожающий треск. Изабелла ахнула. Карета дернулась вперед, потом опасно завалилась набок, отчего Элизабет полетела со своего сиденья головой вперед, путаясь в шелковых нижних юбках и кружевных оборках. Она стукнулась головой обо что-то твердое, потом попробовала выпрямиться. Тут кучер остановил карету так резко, что у девушек хрустнули все косточки.
Потом настала полная тишина.
С трудом выпрямившись, Элизабет протянула руку к бесформенной груде одежды, в которую превратилась ее сестра, и спросила, задыхаясь:
– Белла! Ты не покалечилась?
– Нет, – последовал приглушенный ответ из-под вороха нижних юбок. – Просто немного испугалась. Что там случилось?
– Не знаю. – Сдвинув на затылок помятую соломенную шляпку, Элизабет окликнула кучера: – Хиггинс, где вы? Почему мы свернули?
– Да тут овца стояла посреди дороги, миледи. Пришлось малость свернуть на обочину, чтобы не зашибить ее, но, похоже, мы завязли. Сдается мне, что и колесо сломалось.
– О Господи! – сказала Изабелла,
– Кто?
– Эта бедная овечка…
– Нашла о чем беспокоиться, Изабелла! Мы все могли разбиться!
– Ах, Элизабет, но овца-то этого не понимает…
– Да с ней все в порядке, леди Изабелла. Стоит, где стояла.
Элизабет выглянула в окно. Посреди дороги и вправду стояла длинношерстная овца, уставившись на них. Заметив Элизабет, овца заблеяла.
Забавляясь мыслями о тушеной баранине и бараньей ноге, Элизабет открыла дверцу кареты. Выглянув наружу, она увидела, что задние колеса кареты безнадежно увязли в обширном болоте. Хиггинс уже стоял на земле немного в стороне и почесывал под шляпой лысеющую голову.
– Как думаете, вы сумеете починить колесо? – спросила Элизабет.
– Ага, сумею, то есть, если смогу до него добраться. Мы, сдается, здорово увязли.
Два телохранителя герцога, Манфред и Тайтус, выехали из-за лежащей на боку кареты.
– Давай поможем леди выбраться из экипажа, а там поглядим, сумеем ли мы вытащить его из грязи.
Но едва Манфред шагнул к карете, как тут же завяз в трясине по щиколотку. Он попытался высвободить ногу, но в результате сапог остался в грязи, и теперь его пальцы торчали сквозь дырку в чулке.
– Гляньте, да эта грязь прямо как патока, – сказал он, пытаясь сунуть ногу обратно в сапог. Он сначала нагнулся всем корпусом, потом неловко откинулся назад и, потеряв равновесие, взвыл, закачался, как дерево, и упал лицом в грязь. Когда ему наконец удалось встать, оказалось, что он с головы до ног заляпан болотной жижей.
Тайтус, стоявший позади него, засмеялся:
– Ты что же, не знаешь, что нужно было снять куртку и положить ее на землю, чтобы леди могли ступать по ней?
Манфред бросил на приятеля убийственный взгляд, вынул из кармана платок и вытер грязь с лица.
– Пожалуй, миледи, я буду держаться тверже, если понесу вас на закорках. Как считаете, вы сможете обхватить меня руками за шею?
– Попытаюсь.
Элизабет выбралась через дверцу кареты и протянула руки к нагнувшемуся слуге.
Когда она оказалась на спине у Манфреда и ее ноги болтались самым несуразным образом, сзади неожиданно раздался чей-то голос:
– Вот уж в самом деле, и любят же эти английские девчонки липнуть к парням!
Манфред повернулся – Элизабет все еще обнимала его за шею – и увидел незнакомца, который откуда ни возьмись появился на дороге.
Он был в одежде шотландского горца – в килте, закрепленном ремнем поверх свободно падающей полотняной рубахи, которую он даже не удосужился завязать у шеи. Ноги у него оставались открытыми ниже колен. Темные, как смоль, волосы были завязаны сзади хвостом, спускавшимся из-под синей шотландской шляпы, украшенной веточкой вереска. На боку у него висел палаш, на спине – странный, усеянный гвоздиками щит. Все это придавало ему совершенно первобытный вид. Но его самоуверенная усмешка и явное удовольствие, с которым он смотрел на их незавидное положение, задели Элизабет за живое.