Моя крайность
Шрифт:
Я ещё немного стою на тротуаре, провожая взглядом ревущий в вечерней тишине байк и потеряв из виду, когда тот сворачивает за угол, иду домой.
У подъезда никого, тихо и ужасно темно, видимо как всегда выкручена лампочка, а возможно и домофон сломан. Последнее время жильцы начинают забивать на благоустройство дома. С тяжёлым выдохом, выпускаю из лёгких, скопившееся отчаяние.
В чём-то Леся права, жить тут становится невыносимо, но я и на секундочку не могу представить каким местом нужно выпрыгнуть из штанов,
Да и бросить маму — выше моих сил. Как бы я не злилась на неё, а порой и люто ненавидела, съехать, оставив её одну — все равно что отправить на экскурсию на спиртзавод. Она попросту сопьется в самые кратчайшие сроки.
Захожу в подъезд, улавливая отголоски бурного веселья где-то в районе третьего этажа, различая и заливистый смех Леськи, и Пашкины пошловатые шутки, и раскатистый гогот остальной компании. Поднимаюсь к себе, с каждой пройденной ступенькой жалея, что нет в нашем доме лифта, а это значит — встреча неизбежна.
— Моя ты, лапа, — просияв при виде меня, Пашка спрыгивает с подоконника, ловко сгребая в объятия. На удивление от его рук не хочется уворачиваться, какая-то завораживающая сила от них, хотя и безнадегой веет достаточно. От Котова приятного пахнет, свежевыстиранная футболка в меру пропитана соблазнительным сочетанием бергамота и лайма, знакомым и довольно-таки дорогим ароматом, мне ли не знать, некогда лучшему продавцу месяца в парфюмерном магазине. — Непорочным девочкам нельзя одним так поздно гулять.
Язвительная фраза вызывает у присутствующих вначале ступор, а затем ехидные смешки.
— Серьёзно? Марго, ты неваляшка*? Я требую пруфы*, — заводится парень, отпружинивает от стены в мою сторону, в попытке схватить за руку.
Как же бесят гормональные всплески неадекватных людей. Стискиваю зубы, стараясь не обращать внимания, вот только на злость за балабольство подруги закрыть глаза совсем не получается. Я готова убить её, а пока методично испепеляю взглядом вполне спокойное Леськино лицо.
— Ромыч, уймись, — Пашка чуть отстраняет подскочившего к нам дружка, по-хозяйски скользя ладонями вниз по моим рёбрам. — Тебе срочно нужен рыцарь.
Возбуждено шепчет он, касаясь будто невзначай мочки уха, а после смело целуя в висок. Крепко, с нажимом вдавливает пальцы в оголенную талию, виднеющуюся из-под задравшегося топа.
— А ты рыцарь какого братства? Альфонсов?
Резко поворачиваю голову, натыкаясь на дерзкий взгляд карих глаз, а их обладатель не намерен в расстроенных чувствах теряться и пасовать перед наглыми вопросами. Лишь лёгкая судорога откатывается от его тела, укореняя во мне догадку, что за напускным спокойствием в Пашке поселяется обида на мои слова.
— Как правило женщины
— Мне точно не по карману, — безрезультатно дёргаюсь в его руках, мечтая обрести свободу.
— Тебе по старой дружбе разрешу меня долюбить бесплатно, — задумчиво говорит Паша, попутно теснее прижимаясь ко мне, задерживая дыхания, перед тем как зарыться в волосы, отчего становится неуютно. — Если только горячо и страстно.
Недовольно веду плечами, чтобы разорвать опостылевшие объятия, замечая как компания оживляется наблюдая весь спектакль. Удачно вывернувшись, обхожу парней стороной, пытаясь не задеть их, насколько мне это позволяет небольших размеров лестничная площадка.
Казалось бы, нечему стыдиться, но разлетевшаяся новость о девственности в мои двадцать лет, какими-то позорными частичками хрустит на зубах. В современном мире реже на озабоченную будут пальцем показывать, а я теперь с сохраненной смолоду честью — предмет насмешек.
Вожусь с замком слишком долго, улавливая приближающиеся шаги, закусываю нервно губы, не желая никого видеть.
— Гош, ну не злись, — заостренный носок босоножки, резко появляется в узком проёме, мешая закрыть дверь.
Сучка резвая и успела же догнать меня. Сидела бы с шантрапой местной, рассказывала последние сокровенные тайны. Держу ручку с такой силой, что пальцы немеют, только бы не поддаться на Лесины уговоры.
— Ты меня как будто первый день знаешь. Я не со зла ляпнула, — звучит невнятный шёпот. С такой простой вещью, как признание вины — у Леськи всегда проблемы. — Давай предположим, что это из зависти, свою то честь я разбазарила ещё на выпускном. А этим клоунам лишь бы достать кого. Завтра благополучно забудут. Прощаешь?
— Прощаю, — говорю устало то, что хочет от меня слышать Леська. Нет сил ругаться, а вот у неё сил на всё и всегда хватает.
— Я войду, — то ли спрашивая, то ли предупреждая, выдаёт Леся, протискиваясь в коридор. С лёгкостью расстегивает узенькую пряжку, снимая свои высоченные каблуки.
— Ты уже вошла, — цежу сквозь зубы, идя в спальню следом за подругой, которая войдя бесцеремонно валится на незаправленную постель.
— Давай мириться, — тянет руки в приглашающем жесте, присоединиться к ней, освободив краешек кровати.
— Хорошо, — примирительно произношу я, но в раскрытые объятия даже не стремлюсь. Встаю у комода, привалившись к нему спиной, заглушая в себе горькие воспоминания об утреннем происшествии.
— Пошли выгуляем твоё новое платья. Какое оно? Ну-ка хвастайся, — неожиданно предлагает Леся, удобнее усаживаясь по-турецки, поджав под себя ноги, затянутые в чёрные легинсы.
— Нет никакого платья.
— Ка-ак это… нет? — растерянно тянет каждое слово, будто сама не верит в то, что спрашивает. — Шутишь?