Моя лучшая книга

Измайлов Лион Моисеевич

– Болит, – говоришь.

– У всех болит.

– Мне бы талон на сегодня.

– Только на завтра.

– Помру я до завтра.

– Ну тогда и талон вам ни к чему.

Подходишь к кабинету врача, а там народу опять – жуть.

Опять думаешь: это же какие силы надо иметь, это же как надо любить жизнь, чтобы такую очередь выстоять! Пока бюллетень получишь, чего только не насмотришься, чего не наслушаешься.

Зашел однажды в кабинет врача. Там двое в белых халатах и шапочках.

– Раздевайся, – говорят.

Я, ничего не подозревая, разделся. Они осматривали меня, осматривали, потом

говорят:

– Плохо твое дело, запустил ты себя.

Я говорю:

– А что такое?

Они отвечают:

– А это ты у врача спроси.

Я спрашиваю:

– А вы кто?

– А мы маляры. Потолки здесь белим.

И что интересно, они ведь до меня уже человек десять осмотрели, и никто не жаловался.

Но зато если тебе бюллетень не нужен, каждый врач тебя вылечить норовит. К какому ни зайди, каждый свою болезнь найдет. Я ходил, специально проверял. А чего терять? Мне бюллетень все равно не дают. Зашел к «ухо-горло-носу».

– Чего-то, – говорю, – у меня в боку екает.

Он говорит:

– Это все от носа. Перегородка в носу кривая, воздух не туда идет, легкое раздувается, давит на печенку, печенка екает.

Ладно, думаю, пойду к хирургу. Говорю:

– Чего-то у меня глаза болят.

Он говорит:

– Это все от ног.

Я говорю:

– Как же так?

– А так, – говорит, – вот вы, когда идете, на ноги наступаете?

Я говорю:

– Ну, вообще-то бывает.

– Ну вот, земля на них давит, глаза и болят.

Я спрашиваю:

– Какая связь? Ноги вон где, а глаза вон где.

Он говорит:

– Связь самая прямая. Вот вы молотком себе по ноге стукните – глаза на лоб полезут.

Ладно, иду к глазнику и говорю:

– Что-то у меня живот болит.

Он говорит:

– Это все от глаз.

– Как же, – говорю, – от глаз? Я что, глазами ем, что ли?

Он говорит:

– Вы глазами на еду смотрите, рефлекс срабатывает, сок выделяется, язва получается.

Я говорю:

– Вот те на. Значит, если я на женщин смотрю, что у меня получается?

Он говорит:

– Правильно. Если много смотрите, потом уже ничего не получается.

Ну, думаю, схожу с ума. Пошел к психиатру. Рот открыть не успел, как он мне заявляет:

– Все болезни от нервов.

Я говорю:

– Да я вроде нормальный.

Он говорит:

– Считать себя нормальным – уже сумасшествие. Вот у вас бывает такое ощущение, будто у вас что-то есть, но все время пропадает?

– Да, – говорю, – деньги. Особенно когда лечусь.

Нет, что ни говори, но, чтобы в нашей поликлинике бюллетень получить, надо иметь лошадиное здоровье.

Памятник

У нас в городе решили памятник поставить. Фигуру рабочего, трудом которого создаются все промтовары. Пригласили на наш завод скульптора. Известный скульптор. Он до этого уже не раз лепил образы

рабочих: сталевара с кочергой, шофера с баранкой, повара с поварешкой в кастрюле.

Скульптор приехал, стал выбирать, с кого рабочего лепить. Долго ходил по заводу, присматривался. Наконец нашел одного.

– Типичный, – говорит, – рабочий, лицо простое, плечи широкие, руки мозолистые.

Типичный рабочий – это наш главбух оказался. Дирекция завода категорически против выступила, чтобы наш главбух посреди города на площади стоял. Тем более что его вот-вот под суд должны были отдать за хищения социалистической собственности.

Короче, выдвинули меня. Стали работать. Скульптор мне кувалду в руки сунул и давай ваять. Ваял долго, серьезно. Интересно так лепил. За месяц всего вылепил. И похож, знаете, особенно кувалда и кепка. Да что там говорить, хороший скульптор, ему и звание заслуженного хотели дать, но он сам отказался, сказал, что лучше деньгами.

Послали мы эту скульптуру на специальный завод – отливать в бронзе. Открытие памятника назначили на День металлиста. А я себе снова слесарем работаю в родной бригаде.

Подходит День металлиста. В газетах про открытие памятника написали, по радио объявили, из столицы народ приехал. А памятника нет. Не отлили. Может, бронзы не хватило, может, еще чего – нет памятника. Что делать? Вызывают меня к начальству и говорят:

– Мы тут с народом посоветовались, есть мнение. Надо тебе денек отстоять.

Я сразу-то не понял.

– О чем речь, – говорю, – надо так надо, не в первый раз, отработаем.

Они говорят:

– Ты не так понял. Надо тебе в качестве памятника отстоять. Я говорю:

– Как это так?

Они говорят:

– Стоймя. Денек постоишь, а там, глядишь, и памятник к вечеру подвезут.

Стали на меня давить со всех сторон, на сознательность напирать. Да что, я думаю, надо так надо. Намазали мне лицо и руки бронзовой краской. И встал я как миленький с утра на постамент. Накрыли меня простыней. Стою. Полусогнутый, с кувалдой. Стою и думаю: «Вдруг кто до меня дотронется, а я ведь еще теплый. Сраму не оберешься».

В двенадцать часов народ собрался. Речи говорили. Символом меня называли. Собирательным образом. Оркестр мазурку играл. Стали с меня простыню стаскивать, заодно и кепку потащили. Еле успел я ее свободной рукой схватить да на макушку напялить. Сдернули с меня простыню, и в глазах у меня аж потемнело. Вокруг народищу – тьма, и все на меня в упор смотрят. А я стою полусогнувшись с кувалдой в руках и на всех на них гляжу исподлобья. И они все на меня уставились.

Слышу разговоры:

– Вылитый Семенов.