Моя любимая дура
Шрифт:
– Я потом просмотрел этот же репортаж по Интернету, – сказал он, теребя пальцами белый почтовый конверт, будто намеревался дать мне взятку. – Для верности, чтобы исключить ошибку. И распечатал этот кадр. Посмотрите, пожалуйста.
Он протянул мне конверт. Заинтриговал! Никак не пойму, чего он от меня хочет. В конверте оказался мутный снимок: на ледяной глыбе стою я и держу в руке погнутый автомобильный номерной знак; за моей спиной возвышается исполинская гора Крумкол с белоснежной вершиной; слева от меня – локоть кого-то из спасателей.
– Пришлось его немного увеличить и усилить
Я включил настольную лампу и поднес снимок к свету. Цифры «007» на автомобильном номере можно прочесть без труда. А вот буквы сильно смазаны.
– Первая вроде «Д», – сказал я, склонившись над снимком.
– Правильно, – подтвердил молодой человек. – А дальше?
– Потом, кажется, А…
– Нет, это тоже Д. ДДТ.
– Название музыкальной группы получается.
– Согласитесь, что такой номер забыть невозможно, – оживился молодой человек. – Два ноля семь – это Джеймс Бонд. И «ДДТ» – группа Шевчука.
Я вздохнул, сунул снимок в конверт и выразительно посмотрел молодому человеку в глаза.
– Ну, и что дальше? Что вы от меня хотите?
Молодой человек слегка смутился и порозовел. Он спрятал конверт со снимком в карман и стал машинально проверять пуговицы на пиджаке – все ли застегнуты?
– Видите ли, – произнес он, мучительно подбирая слова. – На этой машине… это десятая модель «ВАЗа», с инжектором – знаете такую?.. В общем, это машина моего отца, и в тот день, когда сошел Джанлак, он проезжал по той роковой дороге.
Мне стало совестно оттого, что я проявлял нетерпение и скрытое раздражение. Парень потерял отца. Теперь он по крупицам собирает любую информацию о нем. Спасатели, которые работали на леднике, стали для него почти что родными. И он пришел ко мне, чтобы через общение со мной прикоснуться к памяти самого близкого ему человека.
– Понимаю, – произнес я. – Кофе хотите?
– Нет, спасибо. Я уже с самого утра кручусь около вашего агентства. От волнения раз пять заходил в кафе и каждый раз заказывал кофе. Теперь сердце выпрыгивает из груди… А этот номерной знак лично вы нашли?
– Да. Мы пробурили несколько вертикальных шурфов, где электроакустики показали наличие крупных предметов, но обнаружили только сломанные стволы деревьев. А этот знак я нашел чудом: в подводном снаряжении забрался в горизонтальную штольню и ударился об него головой. Чуть стекло в маске не разбил… Напомните-ка мне вашу фамилию?
– Мураш, – ответил молодой человек, производя при этом странное движение головой, словно он горько сожалел, что у него такая фамилия. – Антон Мураш.
Полагая, что пришло время ближе познакомиться, он вскочил со стула и через стол протянул мне руку. Стол оказался слишком длинным, и мне не удалось дотянуться до руки Мураша, несмотря на то что тоже встал. Мураш густо покраснел, сдавленно хихикнул, но с упрямой настойчивостью продолжал тянуться ко мне и даже язык от усердия высунул. Я понял, что это бесполезно – чтобы пожать друг другу руки, нам как минимум надо взобраться на стол с ногами. Я обошел стол, приблизился к Мурашу, и мы наконец по-человечески обменялись рукопожатиями.
– Что-то я не припомню этой фамилии, –
В службу спасения обратилось всего человек семь, родственники которых пропали без вести в районе схода ледника. Фамилии Мураш среди них не было точно.
– Дело в том, – стал объяснять Мураш, не смея сесть, пока я стоял, – что отец много лет назад ушел из нашей семьи, и я взял себе фамилию матери. Несмотря на это, у нас с ним сохранились очень теплые отношения. Все каникулы я проводил у него. Мы рыбачили, ходили по горам. Он у меня был поэтом и романтиком…
– Да, это замечательно, – согласился я, вежливо перебив Мураша. – А фамилия вашего отца?
– Семен Боциев.
– Семен Боциев, – повторил я, копаясь в памяти. – Но и этой фамилии среди пропавших без вести не было.
– Разумеется, и в этом нет ничего удивительного, – стал объяснять Мураш. – Последние годы отец жил в одиночестве. Новой семьей он не обзавелся, детей у него больше не было. Кто мог забить тревогу, когда он пропал? Я бы и сам никогда не узнал о его трагической гибели под ледником, если бы случайно не увидел репортаж по телевизору.
– А вы уверены, что за рулем этой машины был именно ваш отец?
– Конечно! Конечно! – с волнением произнес Мураш. – Он никому не доверял свою машину. К тому же он часто ездил по этой горной дороге. И меня по ней катал. «Смотри, Антон, – говорил он, – какие величественные ледники нависают над нами! Они похожи на небо, которое превратилось в лед!» Знаете, у него была такая поэтическая душа! Он очень часто стихи писал. Например:
Ледники вы мои, ледники,Я теперь не познаю покояИ считаю, считаю деньки,Глядя в небо, как лед, голубое…Сильно сказано, правда?
Я с умным видом кивнул, хотя в поэзии мало что понимал.
– Печально, когда погибают такие одаренные люди, – сказал я и в этот момент был искренним. Мне жаль было этого робкого парня, который ежеминутно краснел, по поводу и без. – Но что мы теперь можем поделать? Надо смириться и пережить эту боль.
– Да, конечно, конечно, – кивнул Мураш. – Но вы знаете, как это трудно – все время быть в напряжении, все время сдерживаться, чтобы не расплакаться! Ведь у меня не осталось никакой памяти об отце! Даже фотографии нет. Только несколько стихотворений. «Ледники» и еще про скалы.
Скалы, скалы, вы вокруг,Кто мне враг, а кто мне друг?..Ну, и так далее… Кстати, а этот номер, который вы нашли, он где?
– Все, что мы нашли, передали в местный спасательный отряд.
– Да, понимаю. Для отчета… Как бы мне хотелось побывать на том месте, где покоится тело моего отца!
Кажется, я начал догадываться, в какую сторону он клонит.
– Думаю, что это пока невозможно, – сказал я, стараясь вложить в интонацию как можно больше убежденности. – Ледник тает, он все время движется, и там не то что проводить спасательные работы, даже находиться смертельно опасно.