Моя любимая дура
Шрифт:
– Вот что, – теряя терпение, произнес я. – Я выполнил все ваши условия. Теперь я хочу увидеть Ирину. Сейчас. Немедленно!
– Привести? – спросила у Дацыка Лера и уже шагнула в темноту, но Дацык резко выкрикнул:
– Стоять!
Лера пожала плечиками и села рядом с Альбиносом.
– Сколько раз я просил тебя не проявлять инициативу! – завизжал Дацык.
– Ты очень громко говоришь, – заметил Альбинос.
– А это потому, что вы хотите развалить наше дело! Вы только посмотрите – Вацура уже ставит нам условия! Он привел сюда этого одноглазого шпиона, а вы спокойны, будто ничего особенного
Замолчав, Дацык поднял с земли палку, собираясь кинуть ее в костер, и вдруг с разворота врезал мне ею по лицу. Я не ожидал такой подлости и не успел подставить руку. Мне показалось, что перед глазами вспыхнула молния. Удар пришелся по лбу и брови, и будь палка покрепче, у меня неминуемо бы треснул череп. Схватившись за лицо, я попятился назад и сел на траву. Теплая и маслянистая кровь хлынула из разбитой брови, как тосол из лопнувшего патрубка. Ну, сволочь, подумал я, прикидывая, чем мне лучше ответить – ногой или кулаком? Но Дацык, предвидя мою реакцию, тотчас подскочил ко мне и ткнул меня в лоб стволом пистолета.
– Я пристрелю тебя, скотина! – завизжал он, отчего у меня заболели уши. – Ты что думаешь о себе? Ты ноль, пустой звук, слизняк! Я раздавлю тебя и закопаю в леднике! Ты не будешь ставить мне условия, потому что ты уже наполовину труп, и тебе придется валяться у меня в ногах, чтобы я пощадил тебя!
– Прекрати! – крикнул на него Альбинос, и я впервые увидел его таким обозленным. – Оставь его в покое!
– Что я слышу, Альбино! Ты его защищаешь! Ты его балуешь! Но это обернется для нас большой бедой! Посмотри в его глаза! Он же готов кинуться на нас и перегрызть каждому горло!
– Выпей вина и иди спать, – огрызнулся Альбинос. – Я сам с ним разберусь!
– Ты с ним разберешься так, что потом мы все кровавыми слезами плакать будем! Ты слишком мягкий, Альбино! Ты очень доверчив! Разве ты не понимаешь, что у них заговор? Этот, – Дацык показал стволом пистолета на Мураша, – симулянт. И если ты позволишь привести сюда еще и Вацурину бабу, то их уже будет трое! Как и нас, трое! И они будут пострашнее нас, потому что трясутся за свои поганые жизни!
– Я с ним согласна, – прогудела из-за костра Лера. – От этого калеки надо избавиться.
– Как? – коротко спросил Альбинос, не поднимая головы.
– Ну-у-у… – протянула Лера и, ожидая подсказки, взглянула на Дацыка.
– Лера рассуждает здраво, – нарочито внимательно рассматривая пистолет, ответил Дацык. – На твоем месте я бы позволил ей самой разобраться с этой дохлятиной…
– По-моему, после гибели дочери ты совсем отупел, – произнес Альбинос.
– А что ты подумал? – сквозь зубы процедил Дацык. – Я сказал только то, что сказал… А про дочь мне не надо напоминать!
– Он уйдет отсюда утром, если, конечно, будет способен передвигать ногами, – решил Альбинос.
– Что?! – снова взвился Дацык. – Ты позволишь этому циклопу так просто уйти? Да он потом приведет сюда роту омоновцев! Сначала отсюда уйдем мы, а потом уже он! Альбино, положись на меня, и мы получим то, что хотим!
Спор затих. Я продолжал сидеть, низко опустив голову, чтобы кровь с рассеченной брови капала на траву, а не на комбинезон. Чем дальше развиваются события, тем хуже. Ирина увидит меня с расквашенной рожей и поймет, что наше дело аховое. Вряд ли мой вид вселит в нее надежду
Альбинос встал из-за стола, выбравшись из овивающих его рук Леры, как Лаокоон из объятий змея, подошел ко мне и, взявшись за подбородок, приподнял лицо. Я почувствовал, как струйка крови защекотала мне щеку.
– Принеси аптечку, – сказал он Лере. – Надо навести небольшой макияж перед встречей с любимой. Так ведь?
Дацыка аж передернуло от такой манеры общения, и он со злостью переломил о колено ту палку, которой разбил мне бровь.
– Сюсюкай с ним, заигрывай, белобрысый дурак, – мстительно пробормотал он, кидая сушняк в костер. – Смотри только, чтобы он не перегрыз тебе сонную артерию.
Лера вернулась с зеленой матерчатой сумочкой на «молнии».
– Я уже сказала ей, что Вацура здесь, – объявила она.
Дацык нервно дернул головой.
– А тебя кто-нибудь просил об этом?
– Не дергайся, – сказал мне Альбинос, прижимая ватный тампон, смоченный чем-то пахучим, к моей брови.
Я не чувствовал ни боли, ни прикосновений. Мои чувства, словно хор, поющий по нотам классика, воссоздавали и проигрывали во мне чужие переживания. Переживания Ирины… Она плачет от счастья, покусывая губы? Она схватилась за ржавую решетку, прижалась к ней лбом и вглядывается в темноту? Или торопливо расчесывает спутавшиеся волосы, пытается дрожащей рукой подкрасить губы, отряхивает платье… Нет, костюм… А в чем она была, когда ее похитили? Здесь холодно, вместе с ночью в ущелье скатился с гор стылый холод. Догадался ли кто-нибудь дать ей теплую одежду? Или моя несчастная Ирина кутается в какое-нибудь рваное одеяло, давно оставленное здесь туристами? Сдержаться бы мне, не показать подонку Дацыку своей слабости.
– Сойдет! – удовлетворенно произнес Альбинос, отойдя от меня на шаг и любуясь моим лицом. – Тем более там темно. Можно отводить.
И он занялся Мурашом. Дацык поиграл пистолетом перед моими глазами. Он мне напоминал туриста в зоопарке, которому разрешили зайти в клетку со львом. Все говорят, что это совершенно безопасно, ибо лев сыт и ленив, но у туриста на этот счет свое собственное мнение, и вот он тянет время, топчется у клетки, и отказаться стыдно, и войти страшновато.
– Имей в виду, скотина, – предупредил он. – У меня нервы фиговые. Сделаешь резкое движение – стреляю без предупреждения.
– Да веди же! – крикнул я.
– Ладно, ладно! – приструнил меня Дацык и посветил мне фонариком в глаза. – Не повышай голоса! Топай вперед, куда свет фонарика, туда и ты. Как Иван-царевич за клубочком. Понял?
Я пошел в горку, с каждым шагом быстрее и быстрее. Представляю, как тяжело сейчас Ирине, от которой ничего не зависело. Я мог побежать, сократив время ожидания на несколько секунд, она же не могла ничего. Ее боль терзала меня, и я в самом деле побежал, но Дацык сразу завизжал: