Моя любимая сестра
Шрифт:
Лиза хлопает по сценарию.
– Марокко, – нетерпеливо произносит она. – Мы подумываем над последней неделей июня. Начнем съемки первого, поэтому времени достаточно, чтобы все прощупали почву, разобрались со своим дерьмом, – она показывает рукой на меня, – и собрались вместе для большого драматического отпуска. Думаю, мы начнем путешествие в Марракеше, а потом отправимся в одну из деревень в горах.
Келли поднимает руку, словно она в школе. И Лиза, подыгрывая, дает ей слово.
– Да, мисс Кортни?
– Лайла по переписке подружилась с одной девочкой из деревни Агергур. Она – одна из лучших продавцов нашего магазина.
Снова молчание, и мое пронзительнее всех. Я впервые слышу о подруге Лайлы.
Келли быстро учится. Как и всегда.
Слово берет Джен:
– Кажется, это станет очень ярким эпизодом. – Но потом продолжает: – Дело в том, что я не смогу поехать с чистой совестью. Центр по контролю заболеваемости рекомендует перед поездкой в Марокко вакцинироваться против гепатита А. Создавшая эту вакцину компания проводит тестирования на животных. Тестируют на крольчатах. – Ее подбородок дрожит.
Лиза поднимает руку, чтобы заткнуть меня, хотя я ничего и не говорила.
– Это правда?
Джен опускает палец в тюбик с бальзамом для губ без парабенов, сульфатов и фталатов и наносит его на губы. Она быстро пришла в себя – еще секунду назад чуть ли не плакала из-за крольчат, а теперь прихорашивается.
– Но если у меня не получается, это не значит, что это плохая идея. – Она улыбается мне, словно ей пришлось смазать губы лишь для того, чтобы сделать это.
Теперь Лорен поднимает руку.
– Не хочется предполагать худшее, – говорит она, – но мы разрабатываем новую версию приложения SADIE специально для ЛГБТ-сообщества. Мой директор беспокоится, что я поеду в страну, которая привлекает к уголовной ответственности открытых геев и лесбиянок.
Не отводя от Лорен отсутствующего взгляда, Лиза крутит ручку между большим и указательным пальцами, затем перекидывает между указательным и средним.
– Разве ты на праздники не ездила в Дубай?
Лорен запускает палец в тюбик Джен.
– На одну ночь. – Смыкает губы. – На Мальдивы нет прямого рейса.
Я фыркаю.
– И как на Мальдивах относятся к геям и лесбиянкам?
Лорен ахает, несколько раз открывает и закрывает рот, пока остатки трезвых клеток мозга не сталкиваются друг с другом.
– Я читала, что дочь твоего инвестора играла свадьбу в национальном гольф-клубе Трампа в Бедминстере! – кричит она совершенно не в тему. Полевой продюсер в ужасе прикрывает рот сценарием, и мне хочется сделать то же самое. Она сказала правду, но Лорен никогда прежде не нападала на меня. По коже расползаются мурашки. Что здесь происходит?!
– Народ! Народ! – пищит Лиза, от чего Келли наклоняет голову и засовывает палец в ухо. – Хватит. Все должны отметить в своих календарях даты с двадцать третьего июня по второе июля. Мы найдем место, которое подойдет всем.
– Лиза, – рычу я, – этим летом я должна поехать в Марокко.
Лиза кривит губы, ей противно от моего отчаяния.
– Мы разберемся, Бретт.
Она ждет, когда Джен и Лорен переключат свое внимание на сценарий. «Какого черта?» – произносит она одними губами, кивая на них. Я пожимаю плечами, выражая свое недоумение. Лиза закатывает глаза: «К черту такую жизнь», потому что ей почти пятьдесят и она не понимает, что так уже никто не говорит, и потому что моя проблема – проблема Джесси, а проблема Джесси – проблема Лизы. Так было всегда. Но в этот раз, кажется, все иначе.
Глава 5
Стефани,
– Однажды я ясно как день услышала голос, который произнес мне на ухо: «Пендант». Так отчетливо, что я вскочила с кровати, на которой ничком взапой читала книгу «Возрождение Офелии», которую стиснула с маминой тумбочки. Мне было двенадцать, и я хотела знать все, что парни хотели делать с девочками против их желаний, и не понимала, с чего бы девочкам на это жаловаться. Оказаться на вечеринке запертой в комнате и брошенной на кровать было моей постыдной фантазией, мне хотелось быть настолько желанной, что даже моя воля не имела бы значения. Желанной. Будучи удочеренной, я никогда не чувствовала себя достаточно желанной.
Я вскочила, потому что испугалась, а не из-за того, что ожидала увидеть в комнате кого-то, назвавшего себя Пендант. Имя было мужским, но голос бесполым, бестелесным, механическим, как голос GPS-навигатора, который в то время еще даже не существовал. Незадолго до этого я подсмотрела выпуск шоу с Сэлли Джесси Рафаэль, куда она пригласила подростков с шизофренией, они якобы слышали голоса. Позже я узнала, что не при всех типах шизофрении слышишь голоса. Мое сердце выпрыгивало из груди, потому что я знала, знала, что это как-то связано с моей мамой. И не с той, что читала, как уберечь свою дочь-подростка от расстройства пищеварения, сексуального насилия, попыток самоубийства и запредельно низкой самооценки. А с той, что сама пала жертвой всего этого, когда была в моем возрасте. Не с моей законной мамой, сидящей в большой спальне в двух больших спальнях от моей большой спальни из Саммита, Нью-Джерси. А с моей биологической мамой. Которая жила где-то в Пенсильвании.
Я была удочерена одной из тех семей, которые выдавали бы меня за собственную и держали мое удочерение в страшном секрете, не будь это так очевидно. Моя мама была светловолосой и с голубыми глазами, полтора метра высотой и весом не более сорока пяти килограммов после Дня благодарения. А еще она была старой, слишком старой для гормональных инъекций и ЭКО.
К своим двенадцати годам я была на полголовы выше нее, на одиннадцать килограммов тяжелее, с небольшой грудью и округлыми бедрами. Когда я вечером садилась в ее «Мерседес», люди думали, я угоняю у старушки автомобиль, и из-за этого у меня развился комплекс. Я начала улыбаться и смеяться каждый раз, как подходила к пассажирской двери, чтобы казаться преступницей. «Над чем смеешься?» – спрашивала мама, и я сочиняла историю, будто вспомнила что-то веселое, случившееся в этот день. Это стало настолько обычным явлением, что я заработала репутацию легкомысленной мечтательницы, а еще прозвище: Глупышка Стефани.
У мамы была богатая семья, и я пользовалась этим, набивая ящики розовым кашемиром и надевая на запястья серебряные браслетики от David Yurman. Выдерживала дорогие и регулярные процедуры по выпрямлению волос, а когда мне исполнилось шестнадцать, мама и Брюс, мужчина, за которого она вышла замуж через два года после моего удочерения, обвязали «БМВ» красной лентой и оставили для меня на подъездной дорожке. За рулем я чувствовала себя совершенно неуверенно, словно ко мне в любой момент подъедет полицейский и арестует за кражу машины. Я не могла отделаться от мысли, что такое произойдет на глазах у Эшли, Дженны и Кейтлин – кстати, это самые часто вписываемые в свидетельства о рождении имена белых детей (еще, конечно, Стефани). Я презирала вождение и постоянно отдавала ключи подругам, которым нравился мой синий «бумер» и которые с кайфом дрались за то, кто отвезет Стефани после уроков.