Моя любовь и другие животные Индии
Шрифт:
Настоятелю объяснили, свидетелем какого счастливого случая он явился, и, будучи потомственным ученым-пандитом, он растолковал благотворное совпадение имен в мою пользу. Созвездия индийской астрологии сошлись так сегодня. Не иначе. Брамин объявил нас с Рамой сестрами и прочитал подходящие случаю мантры на древнем языке – санскрите. Поставил желто-красной куркумой нам обеим между бровями бинди, как третий глаз, для глубины внутреннего видения истины. А мне нарисовал еще и тилаку – вайшнавский знак – двойную
После ритуала названная сестренка Рама торжественно объявила, что я могу жить в отеле бесплатно и спать спокойно: она мне поможет.
– Я останавливаюсь у Рамы десятый год, но проживание бесплатно! Такого не бывало, – удивилась Дженни, округлив глаза. Она платила хозяевам.
Потерявшая дар речи Рита, казалось, была близка к обмороку.
Я поблагодарила Раму за гостеприимство: шукрия, что значит «спасибо» на хинди, и вызвала скромным знанием взрыв восторга у Рамы и брамина.
– У тебя легкая рука. Твой перевод приносит удачу, – обратилась я к ошеломленной Дженни и весело сказала Рите: – А ты заладила: «Уходим, уходим отсюда!» Видишь, как обернулось. Ты – моя ассистентка, будешь жить со мной. А что? Могу я быть с девочкой-помощницей? Я же солидная дама. Пусть бросит камень тот, кто считает тебя мальчиком, – смеялась я. – Хотя тебе и больше двадцати, но ты не мальчик.
Хотя обычно для индусов между словом и делом пропасть, Рама оказалась исключением. Договорившись с сестрицей о курсе доллара и тщательно пересчитав деньги, я оставила всю сумму в ее сейфе и гуляла по рынкам, уже не опасаясь карманников, которых полно в любой стране третьего мира. Не понимаю туристов, полагающих, что в религиозной Индии нет преступности. Есть, как и в любом месте, где живут люди.
Я условилась с Ритой, и девушка носила сумки, считала товар, переводила. А я оплачивала ее еду. Суп в кафе был настолько острый, что дыхание перехватывало и брызгали слезы. Приходилось сморкаться в бумажную салфетку. После обеда нам подавали терпкие семена – анис. Его принято есть для улучшения пищеварения и освежения рта после еды.
Вдоль улицы, под навесами, бесстрастно восседали важные или чрезмерно подобострастные негоцианты у своих товаров, наваленных грудами. И каждый день я училась играть в любимую здесь игру: правильно владеть искусством торговли. Важнейшими словами на хинди, заученными в первый же день, стали: «Китне рупая?»
Надо как можно дольше вести обстоятельную беседу, сбрасывая рупию за рупией. И еще немножко. Нельзя кричать и оскорблять. Чтобы обозначить себя как серьезную женщину, надо потребовать стул. Торопливая покупка чего-либо – оскорбление для торговца, а в жару находиться на ногах в каждой лавке тяжело. Постепенно я привыкла, что на местном языке жестов элегантно-непринужденное покачивание головы из стороны в сторону, когда макушка выписывает восьмерку, хотя и слегка похоже на наше категоричное «нет», означает согласие и одобрение происходящему между собеседниками.
Я соглашалась попить чаю, выбирая десятки сумок или шляпок, расшитых вручную маленькими зеркальцами племенами из Раджастана или Карнатаки. Договорившись об окончательной цене, велела принести в отель и получить деньги по курсу у Рамы. Ни разу меня никто не подвел, не подменил дорогие вещи на дешевые. Сходилось и качество, и количество, а если, засидевшись в лавке, я забывала ручку, записную
Около подземного рынка Палика-Нагар, отдыхая на зеленом газоне от трудов праведных, я наблюдала за представителем новой для меня профессии – чистильщиком ушей. Мужчина с загадочными инструментами и жуткими длинными палочками в руках подходил к прохожим. После недолгих переговоров клиент усаживался на траве, а чистильщик копался в его ушах минут пятнадцать. Смысла в проведении гигиенической или антигигиенической процедуры я не видела. Но клиент щурился от удовольствия!
Газоны будто созданы для того, чтобы по ним гонялись друг за другом мальчишки и запускали в вечернее небо бумажного змея. Змей поднимался боком, выравнивался, ложился на ветер и летел, треща длинным хвостом. Малыши бегали, пока не устали, а потом уселись на траву. Вокруг сидели и лежали, отдыхая, люди. В лучах заката сари женщин вспыхивали золотом.
Рама, как и обещала, присматривала за поставщиками. Меня не касалось, брала ли она с лавочников процент, ведь я ничего не теряла. Она нашла мне упаковщика, умеющего разговаривать на восьми европейских языках (и на русском!), хотя он не учился в школе. В перенаселенной стране безработица, и у человека, на лету схватывающего чужую речь, больше шансов. Он умело паковал майки с изображениями божеств, сумки, шапки, сотни декоративных наволочек, расшитых бисером, зеркальцами и золотой нитью, с вышитыми птицами и волшебными зверушками, собранными из шелка и парчи…
Рама не взяла деньги за карго, а отправила груз нелегально. Никто не верил в удачу на родине. Смеялись в глаза, но через месяц я все получила у подъезда моего дома и благополучно расплатилась с контрабандистами, работниками русской таможни.
Ежедневно в течение двух недель я выходила из отеля на азартную торговую охоту, и мой, пока еще европейский, организм уставал от шума, гама и бесцеремонности окружающих. Никого не интересовало, готова ли я общаться. Хотелось укрыться от волнений людского моря. Душа просила тишины.
Когда я увидела арку, украшенную католическим изображением Христа, тем, где он распахнул пылающее сердце людям, то потянулась к нему как к родному. За аркой было тихое кладбище, и там, где нашли покой под могильными плитами индийские христиане, я и полюбила гулять. Высоко на деревьях сидели и ворковали серебристо-розовые горлицы. Между белыми крестами и кустами марихуаны играли и, цокая, скандалили, гоняясь друг за другом, полосатые белки. Может, в Сибири это бурундуки, но в Индии их называют пальмовыми белками. Отдохнув на погосте, угостив полосатых проныр арахисом из газетного кулька, я, собравшись с силами, возвращалась на рынок.