Моя любовь, моё проклятье

Шолохова Елена

— Можно было и на диване, ты же… как ты? — прошептала Полина ему в плечо, когда их дыхание чуть выровнялось.

Её губы приятно щекотали кожу. Сам же он уткнулся в её макушку и никак не мог надышаться этим запахом.

Позже был и диван, конечно. И разговоры до середины ночи, и воспоминания, и слова сожаления и прощения, и обещания, и даже планы. И снова поцелуи, нежные, горячие, беспорядочные. И губы, и руки, и жаркое дыхание в унисон, и безотчётные признания… взаимные.

— Значит, всё-таки не перегорело? — припомнил Ремир спустя

несколько часов. Повернулся к Полине, приподнявшись на локте. — Ну, скажи же! Знаешь, как я мучился?

— Ты прости, что я так сказала, — помолчав, ответила она. — Не знаю даже, что тогда было. Наверное, перенервничала из-за Сашки, вот всё и стало как-то… В общем, прости. И нет, не перегорело.

Ремир откинулся на спину, довольный.

— Кстати, — вспомнил чуть погодя, — у меня есть на примете одна медсестра высококвалифицированная. Нежная, заботливая, ласковая и всё такое. Она сможет сидеть с Сашкой, пока мы на работе.

— В смысле — у тебя есть медсестра нежная, заботливая, ласковая? — Теперь уже Полина приподнялась на локте, возвышаясь над ним.

— Полина, — выдохнул он с улыбкой. — Мне её Макс подогнал, когда я болел, чтоб ухаживала. Но ничего такого, о чём ты подумала. Я даже не помню, как она выглядит.

Хоть и уснули они под утро, Ремир проснулся ещё и восьми не было. Нестерпимо хотелось пить. Осторожно, чтобы не разбудить Полину, он встал с дивана. Смущённо огляделся в поисках белья — неудобно было в первозданном виде расхаживать по чужой квартире. Нашёл, надел, привстал тихонько…

— Опять сбегаешь? — услышал за спиной голос Полины. — Носки не забудь, как в прошлый раз.

— Ах ты! — он плюхнулся рядом, поймал за запястья руки, склонился к самому лицу. — Мало мне Макса с его вечными подколками, ещё ты теперь…

— А не надо было сбегать!

— Не надо было, — выдохнул он ей в губы и накрыл поцелуем.

***

В воскресенье выяснилось, что джинсы и футболка Ремира, выстиранные накануне, были успешно позабыты в машинке.

Ремир позвонил Максу — ну в самом деле, не щеголять же весь день в неглиже, пока одежда сохнет.

Макс, к счастью, оказался в городе, а то ведь мог и умотать в какой-нибудь Хужир или Аршан с «котёночком». Правда, тот ответил на звонок раза с десятого. Но Ремир был настойчив и даже не обратил внимания на явно недовольный тон Астафьева.

— Макс, выручай!

— Что опять? — мученически протянул Астафьев.

— Можешь заехать ко мне и привезти сюда что-нибудь из одежды?

— Чего?! Из одежды? Это как понять? Сюда — это куда? — тотчас приободрился Макс.

— Сюда — это в Новоленино. Адрес скину эсэмэской. Привези джинсы какие-нибудь и футболку.

— Ты в Новоленино?! И без одежды?! — по голосу чувствовалось — Макса распирало просто. — Ну, давай, скидывай адрес. Считай, уже еду.

Макс нагрянул через час. Полина его встретила.

При виде Ремира, со следами вчерашней стычки с местной шпаной, да в одних боксёрах

в придачу, глаза у него аж засветились, и брови подпрыгнули, и губы сами собой растянулись в улыбку.

Ремир понимал — только присутствие Полины сдерживает сейчас дикий шквал ехидных шуток. Но судя по лицу Астафьева, сдерживает с большим трудом, с огромным.

— Тебя кто так? За что, когда и где? — пристал сразу же.

— Да так, ерунда, — отмахнулся Ремир, и, стараясь сохранять невозмутимое лицо, взял у него пакет и скрылся в ванной, где оделся в привезённый Максом наряд.

Только вот гад не смог-таки обойтись без этих своих штучек — назло же выискал белую футболку с принтом-комиксом из жвачки «Love is…»! Подарочек незабвенной бывшей Наташи, над которым Макс ещё тогда напотешался всласть.

Полина, конечно, с удивлением уставилась на двух голых пупсов у него на груди, спрятавшихся за большим алым сердцем, поджала губы, явно сдерживая смех, но хотя бы никак не прокомментировала, уже спасибо. Затем, как радушная хозяйка, предложила чай или кофе, но и Ремир, и Макс оба в голос ответили: «Нет». Тогда она скромно присела в углу дивана.

Астафьев же переводил вопросительный взгляд с неё на Ремира, но объясняться с ним никто не спешил.

— Как минимум, — наконец заговорил Макс, — вы обязаны рассказать, что здесь происходит.

— Да ничего не происходит, — пожал плечами Ремир.

— То есть как — ничего? — возмутился Астафьев. — Ты меня выдёргиваешь из… Отрываешь, в общем, от дел. Просишь приехать. Я еду — ты же просишь. Нахожу тебя у твоей нелюбовницы, практически в чём мать родила, ещё и избитым… И ничего не происходит?

— Ты… — Ремир осёкся, бросил взгляд на Полину, та — на него, да с таким выражением, что он даже представить побоялся, что ей сейчас подумалось.

Ну не дурак ли Макс — такое ляпнуть?

— Что я? — подначивал Астафьев.

— Мы с Полиной… поженимся… скоро, — выпалил Ремир.

Астафьев несколько секунд таращился на обоих с изумлением и недоверием, а потом началось, посыпалось как из рога изобилия:

— Женитесь?! А, понял! Полина, так это ты его так? Рем, так вот кто тебя избил? Так и вижу — женись, гад, бамс. — Макс изобразил хук. — Ну хоть, скажи, долго держался? О! И одежду твою сожгла, чтоб не в чем было смыться? Стоп, я видел у тебя фофан знатный на ноге. Она и ноги переломать хотела, чтобы не сбежал?

Ремир-то привык к подобным шуточкам, но боялся, что Полина неправильно поймёт. А она, сначала, правда, слегка опешив, рассмеялась.

А разошлись и вовсе на тёплой ноте, Астафьев от души нажелал обоим всякого: и пошлостей, и прочего счастья.

От Полины Ремир уезжал ночью, уговаривал поехать с ним, не хотелось расставаться.

— Я так не могу, завтра же на работу! Мне надо готовиться. У меня, знаешь ли, такой строгий директор…

— Да нормальный у тебя директор, — удивился Ремир, но уступил. — Ладно, тогда увидимся завтра.