Моя любовь, моё проклятье
Шрифт:
Полина отчаянно соображала, как лучше поступить: потихоньку, если получится, выскользнуть, как будто её здесь и не было, или как-то обозначить своё присутствие, а потом перейти к делу, не давая ему опомниться. Но тут Долматов поднял голову…
Увидев её, он так и замер с полотенцем в руках. И смотрел так, будто увидел не её, а нечто совершенно нереальное. Даже рот от изумления приоткрыл и, похоже, лишился дара речи.
Полина и сама оторопела. И очень неловко ей стало перед ним, даже стыдно, что так беспардонно вторглась.
Она
Он медленно двинулся к ней, она же инстинктивно попятилась, но почти сразу упёрлась спиной в стену. Не сводя глаз, он приближался. И то самое, первобытное, вновь поднялось в ней волной, всё сильнее разгораясь с каждым его шагом. Дыхание сбилось. Вот он подошёл вплотную, прижал собой так тесно, едва не вдавливая её в стену. Поймал тонкие запястья, развёл руки в стороны, пригвоздил не грубо, но крепко. Спустился взглядом к губам, склонил голову, выдохнул в шею, порывисто, горячо, до мурашек. Время остановилось, и сердце её остановилось в ожидании…
— Рем! Рем, ты там? Ты что там, уснул?
Дверь открылась, и в комнату заглянул технический директор.
Долматов посмотрел на него тёмным, расфокусированным взглядом. Затем выпустил её руки и медленно, явно нехотя отстранился.
Астафьев округлил глаза, но тотчас скрылся, а следом, почти сразу, вся пунцовая, вылетела и Полина.
— Ну что? Он меня примет? — спросил Анчугин, поджидавший её в приёмной.
Она уставилась на него в недоумении, не сразу сообразив, о чём тот вообще толкует. Потом кивнула:
— Да, подождите немного.
Он ещё что-то сказал, но тихо, она не расслышала сквозь гулкий стук собственного сердца, что грохотом стоял в ушах и никак не желал смолкать.
Глава 33
Наверное, впервые Ремир ехал в родной офис и волновался, как мальчишка.
Накануне, когда распорядился перевести Горностаеву в приёмную, всё же сомневался: правильно ли?
Во-первых, что она в этом смыслит? И вряд ли Алина обучит её чему-то за день. Во-вторых, и перед самой Полиной как-то неловко, что ли. Сразу ведь догадается, что к чему, а это всё же выглядело несерьёзно со стороны. И ещё сочтёт, чего доброго, что он вот так к ней подкатывает, что совсем ни в какие ворота. Ну и в-третьих, сможет ли он думать
В общем, сомнения покоя не давали, он даже Максу не признался, тот засмеял бы его, гад. И точно бы сказал: что эта идея — бред. Да он и сам подозревал, что бред. Но охота пуще неволи.
А вот теперь ехал и волновался, предвкушая. Почему-то такое ощущение возникло, будто она в некотором смысле стала принадлежать ему. Почему так — объяснить и сам не мог, но ощущение это ему нравилось. Она, конечно, и вчера просидела в приёмной почти весь день, но это не то. Она там была не одна, и он почти всё время отсутствовал. Но сегодня…
Порядок, конечно, полетел к чертям с первой же минуты.
Ну что ж, чем-то всегда приходится жертвовать, сказал он себе. Что он двери себе сам не откроет, или кабинет не сможет проветрить? Всё это такие мелочи по сравнению с тем, что она под боком.
Правда, кофе хотелось сильно — тут уж привычка. Но решил, что потом ей об этом скажет, а пока можно и в кофе-бар спуститься. Однако в кофе-бар тоже вырваться не удалось — все звонки Полина бездумно переводила на него. Там уж не до кофе было, он и письма-то в электронной почте прочитывать не успевал. Один звонок поступал за другим.
«Она издевается, что ли, надо мной?», — недоумевал.
Потом вдруг принесла-таки кофе. Хотя какой это кофе?! Ещё и сунула чашку с этой бурдой ему под нос, прямо на рабочий стол, где документы, где всё. А ведь рядом стоял журнальный столик, специально для этого предназначенный. Но нет.
Он аж опешил и забыл, о чём и с кем говорил.
Потом заявился Макс, и начались, как и ожидалось, насмешки:
— Оу! Посадил девочку поближе к комиссарскому телу.
— Она там и вчера сидела.
— Да? Вчера я её проморгал… Но ты молодец! Только ты ещё окно проруби в стене, чтобы всё время видеть…
Сильно изгаляться Максу тоже не удалось — и его постоянно на полуфразе обрывали звонки, будь они не ладны.
— Слушай, — попросил Ремир, — скажи ей, чтобы она вообще больше на меня ни одного звонка не перенаправляла. Это дурдом какой-то. У меня вся работа встала.
— Так сказал бы сам.
— Ну…
— Лааадно, — ухмыльнувшись, протянул Макс и вышел.
Звонки и вправду прекратились. Но он уже был весь на взводе — столько времени потратил впустую, когда дел, как всегда, невпроворот.
Конечно, надо было сразу сказать, но, если уж честно, то он не знал, как с ней заговорить после их последней встречи в больнице. Каким тоном, какими словами. Ведь он фактически признался ей в чувствах, а она — в том, что у неё этих чувств к нему нет…
В приёмной «Транснефти» на него воззрились с удивлением.
— Бориса Петровича сейчас нет на месте. Ваша ведь встреча назначена на четыре, — недоумевала секретарша.
— Как это на четыре, когда на два? — нахмурился Ремир.