Моя маленькая слабость

Серова Марина Сергеевна

— Вы немного не точны, — почти по-дружески взглянула я на нее, — был еще некто третий… Но слушайте.

Во время реплик и замечаний я вынуждена была приостанавливать запись, а потом вновь пускать ее. Марина одарила меня взглядом, в котором недоверчивая враждебность смешивалась с искренним интересом. Она несколько раз вздрогнула — тогда, когда Брехман прозрачно намекал на необходимость устранения Сергея.

— Подлец, — прошипела она, когда я остановила пленку.

Марья Семеновна с боязливым смирением посмотрела на дочь, но та сидела в прострации,

что-то сдавленно шепча и тупо глядя на ковер. Спиридонов тоже словно окаменел.

— Но это же святотатство! — взорвался он, как безумный шныряя глазами по комнате. — Это ж… Изверги!

— У меня для вас припасен сюрприз, — без всякого злорадства сказала я, переворачивая кассету. — Давайте прослушаем еще вот это, — я включила воспроизведение.

Все были явно растеряны и сбиты с толку. Одна я сохраняла чисто учительское спокойствие, словно передо мной была группа двоечников, пишущих трудный диктант. Из динамиков донесся звук отпираемой двери и голос Клюкина:

— Я согласен.

— Вот и чудно, — обрадованно ответил ему Брехман, — ну ты проходи, проходи.

После небольшой паузы Михаил снова заговорил.

— Знакомься… Ах да, не будем называть имен. Это нам совершенно не нужно. Все мы хотим одного и того же. Тебе тут принесли деньги, — с довольной усмешкой произнес он, — аванс за твою услугу.

Я остановила запись. Марья Семеновна вскочила как ужаленная — куда девалась ее одышка!

— Эта девка, эта девка… — заорала она, — эта дрянь…

Голос изменил ей. Она было ринулась ко мне, но на полпути замерла.

— Ну что, Марья Семеновна, — невозмутимо обратилась я к ней, — продолжим?

Марина и Александр Петрович изумленно уставились на Марью Семеновну. Потом, словно сговорившись, перевели взгляд на меня. Так я и стояла под испытующе-вопросительными взглядами с пальцем на кнопке «Play». Я чувствовала себя не то чтобы волшебницей, но фокусницей — точно. Как будто должна была убедить собравшуюся аудиторию в своих феноменальных способностях умелого, можно даже сказать чудесного манипулирования предметами и воскрешения мертвых. «Ну уж это ты хватила!» — усмехнулась я.

— Вы можете дослушать сами, без меня, — посмотрела я на Александра Петровича, а потом — на Марину, — догадываетесь, кто был третьим лицом, заинтересованным в смерти Сергея Петровича?

Марья Семеновна бросала на всех нас дикие взгляды затравленного животного.

— Не верь ей, этой стерве! — заверещала она, рухнув на колени перед креслом, в котором сидела Марина. — Нет, она все выдумала!

— Дальше идет ваш разговор с убийцей, — глядя в упор на Марью Семеновну, сказала я, — вы «заказали» своего зятя.

— Мама! — Марина застыла с открытым ртом и вытаращенными глазами. — Что она говорит?!

— Ваша мать, — посмотрела я на Марину, — оплатила услуги киллера. Она не хотела, чтобы вы разводились с Сергеем Петровичем, я правильно излагаю, Марья Семеновна? Ведь в случае развода вашей дочери и вашего брата, — скосила я глаза на Спиридонова, — Марина не получила бы практически

ничего. А вы, Марья Семеновна, — усмехнулась я, — не хотели, чтобы ваша дочь, грубо говоря, осталась без гроша. Вашим томлением-искушением умело воспользовался Брехман; не знаю уж, при каких обстоятельствах вы с ним спелись. Возможно, вы плакались ему в жилетку, повествуя о несчастном жребии вашей дочери. А может, вы, зная, что он имеет на нее влияние и близок с ней, жаждали его видеть в зятьях? Факт остается фактом, вы наняли Клюкина. Он молодец, Клюкин, сделал эти записи. Хотел себя обезопасить от Брехмана и от вас, так, на всякий случай. Увидев вас в прошлый раз, я и подумать не могла, что ваши семейные интересы могут иметь столь серьезные, я бы даже сказала — трагические последствия. Вы рассчитывали помочь дочери, избавить ее от нищеты, хотя с ее профессией нищета ей не угрожала. Вы наивно решили, что тайна смерти вашего зятя никогда не всплывет на поверхность. И что же вы заслужили, Марья Семеновна? Ваша дочь будет всю жизнь относиться к вам со смесью жалости, презрения и ненависти. Такую вы цель перед собой ставили?

Марья Семеновна валялась в ногах у дочери, схватив ее за лодыжки. Марина хотела вскочить, она напоминала птицу, угодившую в силки.

— Это правда? — задыхаясь от волнения, вскрикивала она. — Это правда? Ты убила его, мама?

Комнату потрясли рыдания: мать и дочь завыли, запричитали в унисон. Я кинула взгляд на Александра Петровича. Он смотрел на эти крокодиловы слезы с явным отвращением. В его лице было столько ненависти и презрения, что мне казалось, еще минута — и он кинется избивать их ногами. Наконец он резко поднялся и подошел ко мне, достал из гнезда кассету и посмотрел мне в глаза.

— Пойдемте, нам здесь делать нечего. Я вам очень обязан. Сколько я вам должен?

Он достал из кармана бумажник и отсчитал пять купюр достоинством в сто долларов каждая.

— Держите, — протянул он их мне.

— Вы мне ничего не должны.

— Это премия, — сухо сказал он, — спасибо. Вы прекрасно справились с вашей работой. Шарков не ошибся, вы отличный детектив и извините, пожалуйста, если в чем-то был не прав.

Я пожала плечами и, поблагодарив за вознаграждение, сунула деньги в карман пиджака.

— Как это ни прискорбно, но я должен буду заявить в милицию, — обернулся он к рыдающим родственницам.

Мы вышли из квартиры вместе с Александром Петровичем. Валентина Георгиевна, которая все это время покорно сидела на кухне, ни на миг не отрываясь от консервирования, проводила нас испуганным взглядом.

* * *

Светило солнце, пели птицы, на площадке, под сенью тополей, играли дети, носились лохматые псы. Будничное спокойствие этого тенистого дворика бесшумным морем нахлынуло на меня, принося воспоминания о моем отсиявшем детстве. Тогда я вот так же весело прыгала и счастливо болтала со своими сверстниками, не подозревая, что за стенами домов взрослые разыгрывают настоящие драмы и трагедии.