Моя навеки, сквозь века
Шрифт:
– Как ты мог! – что-то порвалось во мне. Он – довольный, не подозревающий ни о чём. Я – такая слабая, зависимая, бросившая всё даже не ради него, ради себя рядом с ним. Хотя бы с тенью его, моего. – Я чуть не умерла! Боже мой! Я чуть не умерла! – я заколотила кулаками по его груди, понимая: это он. Мой Вася никогда не выберет другую, когда в его жизни есть я. Страшная мысль, что он может и не просто может, но прекрасно, полноценно живёт без меня, потихоньку ослабляла хватку.
Продолжаю шептать ругательства, удары всё слабее, всё реже, а Слепцов не шелохнулся. Стоит, как и стоял, пока я не затихла. Смотрю на него: губы сжаты, острый подбородок, скулы подёргиваются.
Лёгкий поцелуй на который он ответил.
– Что стряслось? – не разжимая объятий.
– Я… мне… кое-что произошло. Мы можем где-то поговорить? Это очень секретно и очень срочно.
Он ухватил меня за руку и повёл к выходу, в полной тишине помог одеться.
– Вы не против прогулки?
Я замотала головой, выходя в распахнутую ошарашенным привратником дверь.
– Я на минуточку.
Вот с Павловым, который не послушался и остался меня дожидаться, придётся объясниться.
– Мадемуазель… – он приосанился, стоило мне сделать шаг к нему. – Я вижу… у вас всё получилось? – глянул мне за спину.
– Только благодаря вам. Спасибо, Николай, – я улыбнулась.
– Счастлив служить вам, моя прекрасная революционерка. Позволите? – он улыбался немножко грустно, но без злости. А я вот так и не поняла: что позволить? Но кивнула, у меня нет ни малейшего повода ему не доверять после сегодняшнего утра.
Он бережно взял мою руку в свою, большим пальцем случайно коснулся моего безымянного, где бывает обручалка – как огнём обжёг. Притянул ладонь к лицу, медленно коснулся воздуха, едва-едва не целуя руку.
– Не удивлюсь, если ваш спутник сегодня же пришлёт мне вызов.
– Не говорите глупостей! У нас просто…
Он перебил, уже отпуская мою руку.
– Алиса, скажите честно: у меня есть хоть какой-то шанс? Я могу увидеть вас снова?
Сейчас от дурашливости не осталось и следа, а я… он слишком по-рыцарски повёл себя сегодня, не заслужил ни обмана, ни корысти.
Я помотала головой, ужа сама улыбаясь с оттенком грусти.
– Ни единого. Мне больно говорить вам это…
– Только не вздумайте меня жалеть! – он вернул себе браваду и снова белозубо улыбался: – поверьте, я не так безнадёжен, и… знаете, – он полез в нагрудный карман: – я всё же не стану вас слушать, пока не узнаю об официальном объявлении, буду считать, что у меня есть шанс, а пока возьмите мою карточку. На всякий случай, – тёмно-коричневая картонка просунулась между пальцев. – И… простите, но я не настолько джентльмен, чтобы уступить вашему приятелю ещё и извозчика, – я еле сдержала смех, пришлось прикусить губу.
Павлов уехал. А я с невозмутимым Слепцовым пошла не торопясь в сторону Невского.
Как-то всё у нас одни и те же маршруты. Тогда, в первый вечер, как я оказалась здесь, мы уже вот так проходили мимо этого дома – подумалось, когда мы вышли на проспект. Пятиэтажный, песочного цвета, с аляпистыми эклектичными фасадами, в моём времени здесь будет банк, сейчас – чего тут только нету, судя по вывескам. В том числе и банки. Я залюбовалась витриной магазина часов – для меня, они словно сошли со старых, имперских фотографий. Какие-то на пьедестале, чтобы лучше рассмотреть, какие-то, побольше просто лежат. И среди них ни одних наручных. Если Россия не вступит в первую мировую, как скоро наручные часы появятся вот в таких вот витринах?
Василий откашлялся:
– Вот, возьмите, на всякий случай, – я не сразу поняла о чём он, перевела взгляд
Серая бумажка совсем не заметна в большой руке, что держит её неловко, нелепо даже.
Забрала визитку, чтобы смущённый мужик не стушевался ещё больше, покрутила: штабс-капитан Василий…
– На всякий случай… это, мне… порекомендовали сделать…
– Спасибо, – сунула её к первой – начинается коллекция. – Василий Александрович, я искала вас…
– Я так и понял, когда увидел вас у Бризака. Что стряслось?
– Сегодня из заключения отправляют в ссылку одного человека, – Слепцов слушал молча, шёл, подстраиваясь под мой шаг, не перебивал. – Я точно знаю, что он сбежит, не знаю точно по пути ли, или уже из Сибири, но страшно не это. Тот человек сбежит за границу, будет там заниматься вербовкой, пропагандой, а сюда вернётся уже после той войны, когда свергнут царя. Он, с подвижниками, свергнет новое правительство, станет одним из лидеров нового государства и, если я не ошибаюсь, он будет главой красной армии, а вы, и остальные царские офицеры будете в белом движении, бороться с красными, чтобы вернуть свои порядки. Понимаете… это страшный человек, он прольёт реки крови, примет закон о красном терроре, в противовес военно-полевым судам. Тогда всех, на кого только ляжет подозрение в несогласии с революцией будут казнить на месте, без каких-то судов.
– И человек этот? – я только закрыла рот, чтобы вдохнуть для следующей тирады.
– Его фамилия Бронштейн, но потом он станет Львом Троцким. Я не знаю, используется ли им сейчас это, новое имя.
– Что ещё вы о нём знаете?
– Сейчас или в будущем?
– Сейчас. Только в Петропавловской крепости десятки политических, мне нужно чуть больше информации.
Он ни одним словом, ни единым взглядом не выразил скепсиса или недоверия. Неужели верит?
– Надо подумать, – мы проходили мимо гостиного двора, и я не сдержалась: – если мы ничего не изменим, то через десять лет все магазины здесь опечатают, а товары экспроприируют, – сказала задумчиво, глядя на огромный рынок.
– Не нужно подсыпать перца, я и так более чем впечатлён. В том числе и словом этим, не знаю, что это значит, но явно какую-то пакость, – я прыснула, он улыбнулся в ответ. Едва-едва, но мне хватило.
– Я просто никак не могу поверить, что вы мне верите.
– Такую околесицу не выдумать, – тяжело выдохнул, – даже такой барышне, как вы.
– Какой это?
– Алиса Ивановна, – Слепцов сдвинул брови. – Извольте не отвлекаться. Не отходите от темы разговора.
– Просто понимаете… это через пятнадцать лет он станет всем известен, сейчас же, он один из сотен… – я задумалась, стараясь припомнить, – его арестовали осенью девятьсот шестого, за “финансовый манифест”, но я не уверена, что кому-то известно, что именно он с Парвусом стоял в гуще стачек в девятьсот пятом.
Вася кивнул.
– Вы думали над этим? Что бы вы сделали с этим человеком?
Вот это вопрос!
– Не знаю, правда не знаю… в будущем он прольёт реки крови. Но до того… он очень талантливый оратор, пропагандист. Как человек я не могу желать кому-то смерти, но таким жить нельзя… а если не станет его, вдруг, его место займёт ещё кто-то более кровожадный? Вдруг будет ещё хуже? В идеале: его бы поставить на свою сторону, но он идейный, он не пойдёт на это, пока такие вот, как Бризаки ваши, украшают платья камнями и эти платья носят, пока другая, большая часть страны горбатится на заводах чтобы просто поесть и не умереть с голода.