Моя навсегда
Шрифт:
— Почему вы развелись?
— Потому что я так и не смогла тебя забыть, — просто сказала Ольга.
Этот далекий неизвестный Миша спас его Олю и его сына, так получается. За одно это ему спасибо, конечно, но как же, черт побери, печет внутри. Одно дело знать абстрактно, что Оля когда-то была замужем, а другое — видеть на фото другого мужчину, обнимающего ее. И вот эти все детали о нем еще больше делали его реальным, почти ощутимым.
Но Роман сумел справиться с собой. В конце концов он тоже не жил совсем уж монахом, пусть и ничего серьезного у него ни с
Подавив ревность, он с улыбкой произнес:
— Так хочется его скорее увидеть живьем, познакомиться с ним…
— С Мишей? — удивилась Оля.
— С сыном. Мне кажется, он похож на мои детские фотки.
— Он очень на тебя похож! — ликуя, сообщила Оля. — И не только внешне. Он в классе лучше всех учится. Они там только букварь прошли, а он еще в пять лет читал вовсю! Я ему: «Ромочка, давай тебе почитаю?». А он; «Я — сам!». Представляешь? Такой вот он. И запросто слагает в уме не только два плюс три, но даже, например, семнадцать плюс девятнадцать. А они такое даже не проходят еще.
Все это она рассказывала с такой гордостью и светилась вся при этом. Роману тоже стало на душе светло и приятно, даже ревность рассеялась.
— Утром вы… — тут Оля осеклась и густо покраснела. Потом спросила робко: — А ты останешься?
— Я не хочу уходить.
— Тогда завтра утром его увидишь. Я могу тебе постелить на Пашкином диване. Он сегодня в смену. Он же тоже на комбинате работает, только в цеху.
— Ты с братом живешь?
— Да, он, как вернулся из армии, переехал сюда, чтобы нам с Ромой помогать. В своем доме без мужчины тяжело. Ну и с деньгами тоже было туго, — и тише добавила: — Порой даже на хлеб не могла найти…
Роман даже глаза отвел — стало вдруг нестерпимо стыдно. Он там, в Москве, каждый вечер ужинал в дорогих ресторанах, просто потому что ленился готовить. И вообще деньги не считал, а родный сын и любимая женщина голодали…
— Мама помогала, конечно. Но отец у меня такой, что сильно-то не напомогаешься. Еще живем от них далеко, а он каждый шаг ее контролирует. Ну и после развода с Мишей вообще сказал, что знать меня не желает. И маме запретил приходить. Пашке тоже запрещал, но тому плевать. Приехал вот и живет. На комбинат устроился. Ты же его только маленьким видел. А сейчас он знаешь какой взрослый стал. Они с Ромкой обожают друг друга. Паша спит в большой комнате. А мы с Ромкой за печкой.
Роман внутренне содрогнулся. За печкой! Это что вообще такое? После ее рассказов стало тягостно так, что терпеть невозможно. Оля же, наоборот, казалась радостной и оживленной, словно не замечала всей этой бедности и убогости вокруг. Да она и о бедах своих, и о жестоком отце, и о голоде рассказывала так легко и обыденно, словно никакой драмы в этом нет.
Она еще до середины ночи рассказывала ему про всякие случаи из жизни, про работу свою прежнюю, про скандал — ну тут он сам спросил, про Пашку и больше всего про сына. И лишь когда они уже собрались ложиться спать, Оля вдруг спросила:
— Ром,
Спросила и замерла, глядя на него со страхом и надеждой.
— Я собирался уехать в воскресенье, но теперь останусь, конечно. Раз ты не при чем, надо выяснить куда и кто уводил деньги комбината. Я не знаю, сколько на это уйдет времени, но пока не выясню все — не уеду.
— Понятно, — кивнула она, плохо пряча за грустной улыбкой настоящие чувства. Роман видел, что она расстроилась и сильно. Прямо потухла сразу вся и сникла. Наверное, решила, что он собрался уехать один, а их оставить здесь. Но прямо спросить об этом постеснялась. — Спокойной ночи, Рома…
Она хотела обойти его, но он поймал ее за руку, повернул к себе. Взял за плечи и, чуть склонившись, заглянул в лицо.
— Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ты и Ромка. Хочу забрать вас к себе. Обещаю, нам будет хорошо втроем.
В первый миг она растерялась, но затем будто вновь наполнилась внутренним светом. А потом прошептала:
— Я даже боюсь поверить, что все это на самом деле происходит. Боюсь, что завтра все окажется сном. Боюсь, что снова потеряю тебя…
— Не бойся. Теперь уж точно я от тебя никуда не денусь, — с теплом ответил он.
— Ром… — Оля замешкалась, точно хотела, но стеснялась о чем-то спросить. Затем все-таки осмелилась: — А Лиля… у вас с ней серьезно?
— Лиля? — удивился Роман так, что брови поползли наверх. — Моя помощница? Она просто работает в моем отделе. У нас с ней никак.
— Я просто… в прошлый раз подумала… извини… — запуталась в словах Ольга.
— Оль, — улыбнулся Роман. Не он один, выходит, тут ревнует. — Лиля просто попросила помыться с дороги, в «Узорах» отключили горячую воду. Но уверяю тебя, между нами ничего нет и быть не может. Да и вообще никого у меня нет.
Затем, усмехнувшись, добавил:
— Я тоже так и не смог тебя забыть…
Оля смотрела на него во все глаза так, как на него никто никогда не смотрел. Только она. С каким-то затаенным восторгом, верой и безоговорочной любовью. Как на бога. Этот ее взгляд когда-то давал ему силы и уверенность, что ради нее он все сможет, все вытерпит. А сейчас он просто почувствовал себя по-настоящему счастливым, впервые за долгое-долгое время.
Он склонился к ее лицу еще ниже и накрыл губы поцелуем, мягким, неспешным и невозможно чувственным. Правда, стоило Оле откликнуться — и жар хлынул по венам, а сердце сбилось с ритма. А на задворках сознания пронеслись обрывки мыслей: не отпущу… только моя… моя навсегда…
45
Утром дом наполнили запахи свежей выпечки. Роман, плавно пробуждаясь, открыл веки и вздрогнул в первый миг, встретившись с немигающим, очень внимательным взглядом. Рядом с диваном стоял мальчик, глядя на него во все глаза, круглые, синие, не по-детски серьезные. Это же его сын, маленький Ромка, пронзила мысль. Вот он какой…
В груди защемило от невыносимой нежности. Маленький какой…
Роман сглотнул подступивший к горлу ком и, силясь, улыбнулся.