Моя (не)любимая бывшая

Рымарь Диана

Это просто невыносимо.

Уму непостижимо!

Мы не на Кавказе, между прочим. А даже будь мы там, разве это в порядке вещей похищать людей? Давно не норма, давно противозаконно. Тем более это противозаконно в столице.

Я так зла на этого вероломного психа, что у меня перед глазами красные мушки.

И главное, ничего поделать не могу.

Только и придумала, что попросить еды, в слепой надежде на помощь извне. Может, удастся передать записку

через горничную или что-то такое…

А что если Барсег сам принесет еду?

Я уже так отчаялась, что готова взвыть.

Чувствую, как в висках начинает стучать от переизбытка напряжения.

В этот момент я слышу за дверью шаги.

— Добрый вечер, — тянет дородная смуглая женщина в коричневом платье, которая проходит в комнату.

На вид ей лет пятьдесят, а то и больше. На ней красный платок, лицо круглое, доброе. Самое удивительное — она будто бы и не замечает того ужаса, что я натворила в комнате. Лишь невзначай морщится, когда ступает по осколкам, обутая в домашние туфли на черной подошве.

Осколки крошатся под ее ногами, напоминая, сколько всего я разбила о дверь.

— Надо подкрепить силы, Снежана, милая, — обращается она ко мне.

Смотрит ласково, в то же время с неким укором.

И в этот момент я ее узнаю.

— Цахик? Это вы? — Я настолько удивлена, что открываю рот.

— Я, милая, — кивает старая домработница Барсега. — Принесла твои любимые кушанья.

С этими словами она подходит к окну, ставит на стол поднос и манит меня:

— Садись, поешь, да послушай, что тебе скажу…

Она расставляет на столе блюда с салатом, ароматным пловом, чайник и чашку.

Я бросаюсь к ней, цепляюсь за рукав ее свободного платья, прошу жалобно:

— Цахик, помогите мне! Барсег совсем сошел с ума, он меня похитил. Он совершает преступление, держит меня против воли. Вы должны позвонить в полицию! Или просто дайте мне телефон, дайте…

Лицо домработницы резко меняется. Еще недавно такая приветливая, она строго на меня смотрит и отвечает:

— Не дам телефон, не велено.

— Как не велено? — я не верю тому, что слышу. — Вы что, не поняли, что я сейчас сказала? Он похитил меня, он…

— Он зла тебе не желает, — качает она головой. — Ни тебе, ни ребенку твоему.

Я снова не верю своим ушам. Эта женщина раньше казалась мне благоразумной, доброй, отзывчивой. Как она может такое говорить?

— Он меня замуж насильно взять решил! — я трясу перед ней руками. — Вы что, не понимаете, что это ненормально?

— Ненормально вести себя, как ты ведешь, — качает она головой.

Бред. Я как будто в параллельной вселенной, где, оказывается, не Барсег, а я неправа.

— И как же я не так себя веду? — спрашиваю у нее. — Меня в машину запихали, сюда насильно привезли,

а я спасибо должна сказать? Или радостно замуж побежать за самодура, которому вожжа под хвост попала?

Цахик кривит губы и отвечает:

— Ты не знаешь его разве, не догадываешься, как надо себя вести с мужчиной? Гонор свой убери да ласково поговори. Сделай, как он просит. Ведь он добра тебе хочет. А то придумала тоже мне — по абортам бегать… Неразумная…

Ты ж посмотри, какие все вокруг добрые, разумные. Одна я злая, неадекватная ведьма.

Положим, по абортам я бегать и не собиралась.

Но какое она имеет право меня в таком упрекать? При всех имеющихся данных на моем месте любая бы задумалась об аборте.

— Это мое тело, и мне решать!

— Правильно Барсег тебя запер. — Она упирает руки в боки.

— Ну так и проваливайте отсюда со своим подносом!

С этими словами я со всей дури пихаю стол в сторону. Посуда звенит, блюдо с салатом съезжает на самый край, пару секунд балансирует и с громким дзиньканьем падает на пол. Помидоры черри разлетаются в разные стороны, а зеленый салат плюхается рядом с тарелкой.

— Что ж ты творишь, глупая! — охает Цахик, прижимая ладони ко рту. — Зачем гробить чужой труд?

Ах, разбитое блюдо с салатом, по ее мнению, это ужасно, а то, что меня сюда насильно притащили, то так мне и надо. Обалденная логика.

— Вон идите! — рычу на нее.

И она уходит, причитая.

Нормально это, а? Все в этом доме ополоумели, что ли? Что Цахик, что телохранители эти, больше на дуболомов похожие. Они же преступнику помогают! И никого это ровным счетом не колышет…

Что ж это делается, а?

В полном расстройстве я сажусь на пол прямо возле разбитой тарелки с салатом. Прикрываю лицо руками, готовая разрыдаться.

Когда я выберусь из этого дома? Что мне сделать, чтобы все это кончилось?

В добавление ко всему мой желудок начинает отчаянно бунтовать. Очень скоро понимаю почему.

Плов обалденно пахнет.

Тарелка с едой все еще стоит на столе и манит, манит.

Не удерживаюсь, подскакиваю с места. Хватаю со стола вилку, ныряю ею в блюдо. Стараюсь собрать все ингредиенты разом: мясо, побольше риса.

Отправляю все это в рот.

Вкусно до одури. Говядина, нежнейший рис, мягчайшая морковь…

Но я выплевываю все это в ладонь, толком не прожевав. Хватаю салфетку, перекладываю в нее то, что отправила в рот, вытираю руку.

Это Барсег готовил плов! Сто процентов он.

Как я определила? Очень просто! Ведь он — единственный человек на моей памяти, кто кладет изюм в это блюдо. Он угощал меня им не раз и не два, говорил, что научит, как надо варить настоящий армянский плов, но не случилось.