Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя
Шрифт:
Но никто не говорил о том, как Ленин вводил свои принципы в действие. Как он первым дал указание расстреливать людей — и чем больше, тем лучше. Как Ленин первым создал концлагеря. Как он вводил институты заложников. До сих пор Анпилов повторяет: «Это светлое имя», «Это великий человек»… До сих пор многие апологеты коммунистической партии считают, что Ленин создал сильное государство, которое являлось противовесом капиталистическому миру. Но никто не говорит, какое государство Ленин разрушил — государство, которое могло стать ещё более мощным, чем СССР. Россия могла бы стать мощным фундаментом для той удивительной
Как быстро разрушилась идеология, в плену которой мы находились более семидесяти лет! Это прежде всего психологическая травма. Крушение кумира — это и крушение части твоего собственного «я». Вот почему меня так тревожит эта тема.
Наверное, об этом думают сегодня многие. И раньше думали многие. И приходили к этому же ужасному выводу, о котором трудно говорить и сегодня. Поэтому я так часто спорил и с отцом, и со своей мамой и слышал только один довод:
— Сынок, побереги себя.
33. ПЕРВОЕ ЗВЕНО, ИЛИ ТЕРНИИ ПЕДАГОГИКИ
Когда я прибыл в училище после его окончания уже в ином качестве, меня ждало некоторое разочарование. Инструкторы были нужны, нас оставили пять человек, но в штат полка не зачислили. А потому примерно недели три не кормили, не поили, зарплату не давали. Своих денег у нас после отпуска, естественно, практически не было — как говорится, «нулевой вариант», а то, что оставалось, мы истратили очень быстро. Залезли в долги, но и в долг буквально через неделю нам уже никто не давал. В общем, жизнь наша была очень тяжёлой и пакостной. Сегодня, когда вся страна по полгода не получает зарплату, этот эпизод не воспринимается столь трагически, мы все живём примерно в одном ритме. Но в те годы такая ситуация была вообще дикой, а в армии тем более. Там царили относительный достаток и порядок, военнослужащие вовремя получали полагающееся им денежное и вещевое довольствие, и наше бедственное положение являло резкий контраст этому благополучию.
И вот когда мы уже почти дошли до ручки, нас наконец вызвали в училище и объявили, что всех распределяют по полкам. Я получил распределение в выпускной полк, но перспектива службы в нём меня не радовала. Прежде всего потому, что в душе я всегда оставался лётчиком-истребителем, а выпускной полк летал на бомбардировщиках. Во-вторых, там уже весь процесс обучения заканчивался, и налёт в выпускных полках был не такой большой по сравнению с полками первоначального обучения. Хотя работа в выпускном полку более почётна и в общем-то проще и комфортнее.
Когда мы голодали, Калмыков, командир эскадрильи, в которой я выпускался, сказал, чтобы я являлся на работу. Но я предпочёл уклониться, потому что в таком случае у меня появлялся шанс, хоть и маленький, попасть в полк первоначального обучения, куда мало кто стремился. Занятия с нами проводил замначальника училища Филимонов. На последних занятиях, после которых мы должны были отправляться в полки, я подошёл к нему и попросил аудиенцию. Он меня принял, и я высказал пожелание пойти в полк первоначального обучения, где была возможность летать на Л-29 и работать по общеистребительной программе. Он усомнился:
— Но ты понимаешь, это вроде бы как понижение твоего статуса, тебя берут в выпускной полк, всё уже определено.
Я
— Считай, что вопрос решён.
И действительно, вопрос решился в мою пользу. Надо сказать, мои отношения с прежним командованием полка несколько ухудшились, но они не могли кардинально повлиять на мою судьбу, тем более что я напросился не куда-то там в тёплое местечко, а в более сложные условия. И это, наверное, выглядело плюсом.
Прибыв в новый полк, я познакомился с коллективом. В сущности, с этого и началось моё становление в новом полку. Я попал в первое звено первой эскадрильи. Надо сказать, командир звена, майор Зернов, был достаточно грамотный человек, но своенравный. Он много попортил крови тем, кто у него работал, но мы многому у него и научились. Он чётко показал, как управлять и такими молодыми лейтенантами, как я, и пожилыми капитанами, которым уже было лет под сорок. Зернов ко всем находил ключики и заставлял работать в нужном ему направлении.
Что сказать о своих первых шагах? Обучение и вылет на Л-29 были для меня делом необычным. До этого пришлось летать только на Як-18 и Ил-28. Я начал плавно выходить на освоение новой для себя машины, и это было интересно, потому что этот самолёт был чехословацкого производства, как-никак иностранного. В интерьере кабины, в авионике, в рычагах управления было много нашего, советского, но в то же время имелись чехословацкие нюансы. Мы почувствовали определённую разницу в оборудовании, многое для нас было новым в смысле качества, и надо сказать, мы полюбили эту машину. Пожалуй, лишь недостаток мощности двигателя отрицательно сказывался на её пилотажных свойствах. А так машина для обучения курсантов была очень и очень простой и доступной.
Полк наш считался учебно-боевой частью, но тем не менее в нём была программа и боевой подготовки. Для меня это имело значение, так как я поставил перед собой цель стать лётчиком-испытателем. В отпуске я разговаривал с дядей Мишей, и он мне объяснил, какие требования предъявляются в Школе лётчиков-испытателей к поступающим, и одобрил то, что меня оставили инструктором, тем более в ППО. Конечно, было бы совсем хорошо, если бы я летал на самых современных истребителях типа МиГ-21, Су-9, Су-11 или Як-28… Но лиха беда начало! Приходилось исходить из тех возможностей, которые у меня были. Я по-прежнему дружил с Сашей Синтёнковым, который попал во вторую эскадрилью лёгкого полка, и мы негласно соревновались.
Каждый лётчик должен стремиться к совершенству. Другое дело, что кому-то это удаётся, а кому-то — нет… Кстати говоря, так к этому подходил Вадим Сорокин. Он тоже мечтал стать испытателем, но, к сожалению, это ему не удалось. Однако те программы, к которым его привлекали, свидетельствовали, что ему близка исследовательская работа, хотя максимум, чего он добился, — это полёты за цель. У него были свои трудности, но его пыл заражал нас.
Курсанты мне попались неплохие. К тому времени заработали психоаналитические методики, и списываемость по лётной неуспеваемости уменьшилась. Но тем не менее проколы бывали.