Моя недотрога

Шайлина Ирина

— Больше меня беспокоят ваши почки, — говорил мне доктор.

— Я устала, — капризно отвечала я.

И закрывала глаза. Спать — проще всего. Когда спишь буквально чувствуешь, как проходят минуты, одна за другой. И с каждой минутой малыш внутри меня становится больше и сильнее.

— Даже сейчас ваша беременность уцелела чудом, — гнёт свое доктор.

— Вот, а вы предлагаете мне избавиться от чуда.

От чудес не избавляются, их рожают. Тем более, у меня даже квартира теперь есть. У меня даже работа есть. И мне скоро двадцать

четыре года. Ну, какой аборт, вы в своём уме?

Вечером пришёл Вадим. Я узнала его ещё по звуку шагов и сразу же закрыла глаза. Я сплю, вот и все.

— Я же знаю, что ты не спишь, — устало сказал он. — Аська, все плохо. Будет плохо. Ты должна подписать разрешение на прерывание беременности.

— Не буду, — отвечаю я, не открывая глаз.

— Твоя мама умерла от этого же. У неё просто отказали почки, Ася.

— Но она же смогла меня доносить. И я смогу.

Со скрежетом отодвигает стул, на котором сидел и мечется по палате из угла в угол, благо, она одноместная.

— А потом что? Оставишь ребёнка своей тётке, как поступила твоя мать?

— У моей мамы не было тебя. А у меня ты есть.

Вадим резко остановился, я даже открыла глаза на него посмотреть. А он смотрит на меня так, словно впервые видит.

— Значит ты собираешься сдохнуть во славу демографии, а мне оставить ребёнка? Восхитительно.

Молчим.

— Я не собираюсь умирать, — осторожно объясняю я. — Мама рожала меня почти двадцать четыре года назад. Медицина шагнула вперёд. И опять же, у тебя есть деньги…

— А меня ты спросила? — зло кричит Вадим. — Я только начал привыкать к мысли, что мне нужна ты! Ребёнка в мои планы не входило!

— В мои тоже, — спокойно отвечаю я. — Как и секс той ночью.

Снова молчим. Вадим садится. Нашаривает в кармане пальто пачку сигарет, вынимает её, затем со злостью смотрит на меня и прячет её обратно.

— Да, это я виноват. Я был слишком пьян. Был уверен, что успел вытащить, не успел, твоё состояние это явно доказывает. Но я не хочу нести ответственность за твою смерть.

— И не будешь. Всё будет хорошо.

Вадим качает головой, не ожидая услышать от меня ничего разумного, встаёт, убирает стул к стенке.

— Вадим… — начинаю я.

— Что? — спрашивает он почти с надеждой.

— Кот голодный, забери на время моего кота к себе. Потом я Аню попрошу.

Ане я ещё ничего не сказала. Я боюсь, что она тоже начнёт на меня давить. Это ничего не изменит, если только моё эмоциональное состояние. Надо немного стабилизироваться.

Есть мне не хочется, но я ем. Старательно ем, доедая каждую порцию. Потому что внутри меня ребёнок, ему нужны силы для роста. Я даже не знаю, люблю ли я этого ребёнка, просто знаю — я несу за него ответственность. Кроме меня у него никого нет. Остаётся надеяться, что когда он родится, Вадим не устоит и полюбит его. А ещё я робко надеюсь, что не умру.

Иногда я начинаю чувствовать себя своей мамой. Что происходило в её голове двадцать четыре года назад? Наверное,

ей тоже все говорили, что она не справится. Что она умрёт. Говорили настолько часто, что она поверила им и сдалась. Я не могла гарантировать, что у меня будет иначе, просто старалась верить, что медицина за последние два десятилетия шагнула вперёд.

В первые три дня у меня стоял катетер. Затем я тихонько начала вставать до туалета сама, мне разрешили. Туалет у меня был отдельным.

И в первые сутки даже после оказания помощи продолжала течь кровь. Алая. Глядят на капли каждый раз мне казалось, что это жизнь утекает из меня. Детская. И зря все так подталкивают меня к аборту — похоже все случится само.

Потом кровь потемнела, но окончательно перестала течь только дней через двенадцать. Я проснулась утром и в туалете поняла, что прокладка осталась белоснежной.

— Это наша маленькая победа, — сказала я животу.

Вот живот оставался таким же плоским, а я даже похудела. Ко мне приходила Анька, мне все же пришлось ей все рассказать.

— Всё решила? — спросила она.

— Да.

— Понятно.

— И все? — удивилась я. — Ты не будешь пытаться меня переубедить?

— А смысл? Я тебя сто лет знаю, это бесполезно.

Анька таскала мне с улицы сплетни, запах первых морозов и печеночные котлеты. У меня неудержимо падал гемоглобин, а мама Ани свято верила в силу говяжьей печенки. Котлеты я съедала зажмурившись и стараясь не вдыхать их запах.

В больнице я пролежала три недели, на улице успело стать совсем холодно. Вадим, который в первые дни приезжал все время не заглядывал уже две недели. Я могла бы поплакать об этом, но была слишком сосредоточена на своём состоянии.

— Сегодня я вас выпишу, — обрадовал меня врач.

— Домой? — не поверила я.

— Радуйтесь, в данный момент больше нет причин вас здесь держать. Но будьте реалисткой, скорее всего после двадцати недель вы здесь пропишитесь.

— И пусть! — воскликнула я.

Домой хотелось. К людям. Здесь я совсем заскучала и жалела о том, что у меня нет соседки. Рассказывала бы мне о своей беременности, а я ей о своей. А так все три недели я просидела здесь одна.

За эти недели я успела обрасти барахлом, его привозили сначала Вадим, потом Анька, но домой планировала забрать самое необходимое — одну лёгкую сумку. Остальное пусть выбрасывают. Спустилась вниз, остановилась открывая приложение для вызова такси.

— Сумку давай.

Ни здравствуй, ни до свидания, Вадим просто забрал у меня сумку и пошёл вперёд. Придержал дверь, ожидая, пока я выйду. Открыл мне машину.

— Кота я уже вернул. Заказал еды, чтобы ты у плиты не корячилась. На работу тебе отвёз справку, чтобы не дергали. Дома сиди, по льду не шарахайся.

— Спасибо, — растерянно ответила я.

Я боялась, что Фунтик успел меня забыть. Но он встретил меня сердитыми воплями, сразу потёрся о ноги, оставляя на брюках рыжие волоски. Вырос так…