Моя Ошибка

Мазуровская Никтория

Только живи! Умоляю! Живи!!!

Часть седьмая

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

В этом мире нет ничего хуже, чем бессилие.

Бессилие тогда, когда ты ничем и никак не можешь помочь любимому человеку, потому что некомпетентен в том вопросе.

Максим не врач, и близко никогда к медицине не был, даже в школе биологию с трудом переваривал, его «железки» интересовали, компьютеры, процессоры и материнские платы.

Сейчас сидел в коридоре приемного

покоя городской травматологической больницы и в полной мере «наслаждался» своим бессилием и своим незнанием ситуации.

Он не мог своей девочке помочь, не мог.

Обзвонил всех врачей, которые его самого на ноги ставили, всех. А они ему: карта нужна, снимки, и тогда они могут ему что-то сказать. От злости из-за всего этого чуть телефон в стену на запустил, но остановился.

Вике позвонил, сестра то уж точно что-то сможет сделать.

Приехала вся запыхавшаяся, бледная, Шах сзади, мрачной тенью шагал за женой и недовольно на медицинский персонал зыркал.

— Ну что там? — сестра присела рядом, за руку его взяла, в глаза тревожно заглянула.

— Не знаю, увезли куда-то, а мне ничего не говорят… я… не муж и не родственник, мне ничего не скажут.

Это бесило еще больше.

Какая к черту разница, муж или не муж? Он ее любит больше жизни. Пока сюда ехал, чуть не свихнулся от тревоги, от страха за нее. А они ему «вы не родственник, не имеем права».

Орать было без толку. Денег не взяли. Оставили сидеть в коридоре и ждать. Чего ждать? Ему ж вроде не положено что-то там знать о состоянии его любимой женщины, б*ядь?!

— Ясно!

Вика решительно поднялась и двинулась дальше по коридору, сначала на пост приемной сестры, а потом и дальше ее пропустили. Его вот не пустили, а ее запросто. Как так?

Тяжёлая рука зятя легла на плечо, когда он попытался за сестрой рвануть.

— Успокойся, Золотце все узнает и выйдет, расскажет. Сядь и не мешай.

И голос такой спокойный, равнодушный. Макс не выдержал!

— Пошел к черту! — сорвался с места, и Шаха за грудки схватил, к стене прижал, — А если б с Викой такое случилось, ты бы тоже успокаивался, да? Пока ее там режут, сидел бы спокойно?

Шах и сейчас оставался собран, в глаза Макса, бешеные и злые, смотрел без страха, понимая, что мужчина на грани, поэтому на такое вольное поведение и не реагировал, не вздрогнул даже.

— Ты ей помочь сейчас можешь? Нет. Что-то сделать можешь? Нет. А они…, - Шах мотнул головой в сторону врачей, — Могут, но вместо того, чтоб ей помогать, ходят и на тебя поглядывают с опаской, чтоб ты им тут все отделение не разнес. Сядь и жди, если ничего сделать не можешь.

Шах руки Макса сбросил, отошел на пару шагов, кулаки сжал.

— И, если б с Викой что-то такое случилось…, я бы сдох. Лег бы и сдох.

И опять оставалось только ждать. Беситься от собственной невозможности как-то помочь

и хоть что-то сделать.

Страх накатывал волнами. До тошноты и черноты перед глазами. Руки начинали трястись.

Что ж так долго то?

Сказали, что живая, почему тогда так долго? Что с ней? Что-то серьезное? Божеее!

В жизни так страшно не было.

Даже тогда, много лет назад, в той чертовой аварии, посадившей его в инвалидное кресло на пару лет.

Он помнил все до минут, до секунд. Картинки, как кадры кинофильма в памяти отпечатались, но при этом ТАК страшно ему не было. Ни за свою жизнь, ни за жизнь сестры и братьев.

А сейчас… какой-то первобытный, животный страх, который вынуждает нападать на всех, кто может принести дурные вести.

Господи! Только бы выжила.

Ее сюда привезли в тяжёлом состоянии, но живую, это все, что ему сказали. Все.

Сколько он так с Шахом просидел?

Минуты? Часы? Все слилось, и время не ощущалось совершенно. Максим, кажется, и удары своего сердца не различал, — оно, будто предчувствуя что-то, замерло, перестало биться.

Из дверей выходит бледная Вика.

Мертвенно бледная. Глаза…. Она ему в глаза не посмотрела, отвернулась. За ней вышел врач. Хирург. И направился к нему.

Сердце застучало в бешеном ритме. В висках запульсировало. Ладони вспотели. А ноги… ноги отказались его слушаться, и встать он не смог. Просто не смог. Ног он не чувствовал.

Стало страшно. Еще страшней, чем было.

Живи, Соня, живи!

****

Давно, очень-очень давно, Гриша не проводил так вечера и ночи.

В приятной компании безумно волнующей женщины, за неспешными разговорами обо всем и обо всех.

Они лежали вдвоём на кровати, притащили сюда поднос с едой, чай. Пили, ели и разговаривали.

О жизни. О нем. О ней.

Оказалось, это очень приятно рассказывать другому, важному и нужному, для тебя, человеку, о себе. Про прошлое. Настоящее и будущее.

О том, кто ты, что ты.

Даже ошибки свои, и те было приятно обсудить.

Когда тебя слушают, понимают и никак не пытаются в чем-то обвинить и уличить. Это невероятные ощущения.

У него душа пела, плясала, и так далее…

Эля успокоилась после своей истерики. Умылась и сказала:

— Есть хочу!

Все, он был сражен наповал.

Молодая женщина не истерила, не кричала, не предъявляла претензий.

А внятно и спокойно его предупредила, что методом похищений и запугиваний за девушками давно не ухаживают. Цветы, конфеты, кино… как для примера.

Он понял, клятвенно пообещал все устроить…но пока в домашних условиях.

Правда, доставку цветов заказал, так сказать, из вне, а кино и конфеты были в наличии. Но им двоим кино только мешало говорить, так что, телевизор в итоге был выключен совсем, он им был не нужен.