Моя победа над раком

Мурджани Анита

Оглядываясь назад, я понимаю, что самым лучшим решением тогда было бы вернуться в Индию, чтобы восстановить свое здоровье. Вместо этого я поддалась влиянию общественного мнения, скептицизма касательно выбранного мною способа лечения. Так что я решила остаться в Гонконге.

Я попыталась разобраться в премудростях традиционной китайской медицины (ТКМ), которая здесь оказалось широко распространена. Однако она настолько противоречила концепции Аюрведы, что я была в замешательстве. В Аюрведе считается, что нужно быть вегетарианцем, в то время как ТКМ предполагает регулярное употребление мяса, в частности свинины. В индийской культуре говядина и свинина – самые неблагоприятные, какие только можно себе представить, из потребляемых людьми продуктов.

В довершение всего я обратилась за помощью к натуропатии [32] ,

так как была окончательно сбита с толку. Все это не только запутало меня, и без того находящуюся в полном смятении, но и усилило все мои страхи и опасения. Все рассматриваемые мною учения противоречили друг другу. Западная натуропатия предполагает, что сахар и молочные продукты необходимо полностью исключить из рациона питания, они рассматриваются как катализаторы роста мутировавших раковых клеток. В Аюрведе, напротив, молочные продукты – это то, что надо. А сахар и всякие сладости – непременная составляющая сбалансированного питания, основой которого является равномерное возбуждение всех вкусовых рецепторов языка.

Так что с питанием были постоянные проблемы. Я сильно нервничала, боялась прикоснуться практически к любому продукту. Я не знала, какая еда полезна для меня, а какая нет, потому что среди всех опробованных мною целительных методик не было единого мнения, они постоянно противоречили друг другу. Эта путаница только усиливала мои и так уже зашкаливающие выше некуда страхи. Ужас продолжал медленно охватывать меня, стремясь поглотить целиком, и мое здоровье стало ухудшаться с неконтролируемой быстротой.

Мне постоянно хотелось побыть одной, я допускала к себе только самых близких людей. Я пыталась сбежать от реальности, как будто бы это могло помочь избежать правды. То, как все смотрели на меня и обращались со мной, было просто невыносимо. Мне не нравилось их снисходительное отношение, мне не нравилось их чувство жалости. Я не хотела, чтобы ко мне относились как-то по-особенному только потому, что я была тяжело больна.

...

Также мне было неприятно думать о том, что с точки зрения нашей культуры моя болезнь – это лишь следствие испорченной кармы, что я, должно быть, сделала в прошлой жизни что-то настолько ужасное, что заслужила такое страшное и мучительное наказание.

Я тоже верила в карму, так что приходилось признать, что я натворила что-то такое, чего должна стыдиться, что все, что со мной произошло, – это исключительно моя вина. Как будто кто-то сверху вынес мне приговор, и я просто ничего не могу с этим поделать.

Если это расплата за поступки, совершенные мной в предыдущей жизни,  – спрашивала я себя, – то как я могу что-либо изменить? Как я вообще могу что-нибудь исправить?

Подобные мысли лишали меня последних надежд на выздоровление.

Но, несмотря на все это, я старалась выглядеть мужественно. Я смеялась, улыбалась, беседовала с людьми, даже если мне этого не хотелось, потому что для меня было важно, чтобы другие перестали беспокоиться о моем состоянии. Я не хотела, чтобы кому-нибудь было жалко меня или некомфортно из-за моей болезни, так что я продолжала заботиться в первую очередь не о себе, а о чувствах и потребностях окружающих. Каждый считал своим долгом упомянуть, насколько «храбро» я себя веду, что они восхищаются тем, как я справляюсь с убивающей меня болезнью. Так много, слишком много людей отметили, насколько я выгляжу радостной и счастливой, – но они и малейшего представления не имели, что творилось у меня на душе.

Единственным человеком, который понимал, что происходит на самом деле, был Дэнни. Он знал, насколько невыносимым было для меня находиться среди других людей, так что постепенно он стал моим защитным барьером от окружающего мира, не допуская ко мне никого. Когда рядом были другие люди, я постоянно чувствовала необходимость играть беззаботную и веселую женщину, ведь я не хотела ни чтобы другие начали чувствовать себя неудобно из-за меня, ни чтобы беспокоились обо мне. В какой-то момент это начало меня просто выматывать, и я даже перестала отвечать на телефонные звонки, потому что не хотела говорить с

кем-либо о своей болезни. Мне не нужны были чужие советы о том, как справиться со своими внутренними переживаниями, и мне надоело отвечать на одни и те же бесконечные вопросы, задаваемые людьми, которым была небезразлична моя судьба.

Я перестала выходить на улицу, постоянно оставаясь под надежной защитой стен своего дома. Не только потому, что мне было плохо на душе – мое физическое состояние тоже оставляло желать лучшего. У меня были проблемы с дыханием, я сильно похудела, что даже голову держать прямо было для меня настоящей проблемой. Меня раздражали постоянные взгляды и комментарии посторонних. Я знала, что люди пялились на меня не потому, что мой вид казался им омерзительным или противным, что, скорее всего, им просто любопытно или, возможно, жалко меня. Когда я ловила настойчивые взгляды, люди мгновенно отводили глаза в сторону, и я видела, насколько неудобно они себя из-за этого чувствовали. Я знала, что именно они чувствуют, ведь я раньше и сама не раз переживала аналогичные эмоции по отношению к тяжелобольным людям. Им было жалко меня. В какой-то момент я поняла, что это вполне естественная человеческая реакция, и мне стало неловко от того, что я заставляла людей вокруг чувствовать себя неудобно. Так что я вообще перестала выходить из дома.

...

Вскоре я оказалась полностью заперта в плену своего страха и отчаяния, в моей жизни было все меньше и меньше приятных моментов. Время неумолимо ускользало от меня. Я считала, что каждому, у кого не было рака, безумно повезло. Я завидовала каждому встреченному мной человеку.

Меня не заботило то, как жили эти люди; мне было достаточно того, что они не знакомы с тем демоном, который украл у меня еще совсем недавно принадлежавшее мне тело… мой разум… мою жизнь.

Каждое утро я просыпалась с искоркой надежды: может быть, сегодня все изменится к лучшему. Однако конец каждого дня сопровождался уже привычным чувством поражения, усиливающимся с каждым прошедшим вечером.

Разочарованная, я начала задумываться о том, зачем я вообще продолжаю сражаться с болезнью. С какой целью? С теми болью и страхом, которые я испытывала, мне это казалось бессмысленным, я слишком, слишком устала. Я начала сдаваться. Я уже была готова признать себя побежденной.

К тому времени я постоянно ходила в больницу для переливания крови и других процедур. Возвращаясь домой, большую часть дня я спала или просто отдыхала. Я не выходила на улицу и не могла долго находиться на ногах. Какие-нибудь полчаса любой активной деятельности изматывали меня до предела, и я начинала задыхаться. Я быстро теряла вес, меня постоянно мучила повышенная температура.

«Вы думаете, что в такой стадии у меня еще есть шансы на выздоровление?» – спросила однажды я своего доктора, сразу после того, как он закончил с компьютерной томографией, необходимой для оценки моего состояния.

Он отвел глаза в сторону и сказал: «Я позову медсестру, чтобы она помогла вам одеться». Он умолчал, что собирался поговорить с Дэнни наедине.

«Сейчас слишком поздно что-то предпринимать, – начал доктор, как только они остались одни. Он посмотрел в упор на моего мужа и продолжил: – Ей осталось месяца три, не больше. Последняя МРТ показала, что опухоль значительно увеличилась в размерах, к тому же появилось много новых. Рак очень быстро захватывает лимфатическую систему. Сейчас слишком поздно даже для химиотерапии – на этой стадии ее организм просто не способен оказывать сопротивление токсинам. Любое вмешательство только еще больше ослабит ее и приблизит неминуемую смерть. Мне очень жаль».

Хоть Дэнни и взял на себя мужество не говорить мне об этом тогда (он поделился со мной этим только многие месяцы спустя), я поняла, что случилось что-то страшное. Он и так почти не ходил на работу до этого, а после последнего визита к врачу так и вообще ее забросил. Он старался как можно реже оставлять меня одну.

Однажды я его спросила: «Я ведь умру, так?»

«Мы все когда-нибудь умрем». – Он попытался выкрутиться.

«Я знаю, дурачок, – парировала я. – Я имею в виду сейчас, из-за рака. Что, если я умру?»