Моя Прекрасная Ника
Шрифт:
Накопившееся возмущение автора текущим положением культуры, или правильнее – недокультуры, скачущей под ручку с антикультурой, столь велико, что он, явив читателю своих героев, тут же оставил их и прыгнул вперед на 15 лет. И слил свой гнев на искусство, которое, по определению Ленина, для нас является важнейшим. А для нас – тем более. То есть формула вождя коммунистических идей и действий, которым без малого 100 лет, формула кумира, низвергнутого четверть века назад, тем более верна в текущие
Только по пути возвращения автор добавит: нет вымысла – нет художественного произведения. Ни литературного, ни сценического, ни кинематографического. Но вымысел в отображении людей (не инопланетян, не зверей, не придуманных существ) – не только реалистическом, но под другими углами зрения, в том числе в ракурсе фантастическом, – вымысел при любом отображении людей должен, как минимум, не раздражать читателя и зрителя, но лучше, чтобы воображение автора (или авторов), его приемы, стиль и язык радовали и воодушевляли, помогали проникать глубже в содержание произведения, познавать его грани и особенности.
И еще одна справка. Кое-кому она может оказаться полезной уже прямо сейчас, а со временем – станет для читателей просто необходимой. Теперь сотовые телефоны есть даже у школьников младших классов, не говоря уж о подростках. И они щелкают себя, друг друга и всё, что понравится, на цифровую камеру своих соток. И тут же видят запечатленные изображения. Могут смотреть и на экране домашнего компьютера. А могут и запросто, за считанные минуты, получить распечатки в фотостудии или компьютерных услугах. И не знают подростки года 2014-го, что всего 15 лет назад фотодело было не цифровым, а пленочным, сложным, многоступенчатым, многодневным. Изображения на отснятой пленке, а при печати – на фотобумаге, появлялись только при проявлении в специальных растворах: сначала бледные, а при дальнейшей выдержке становились четкими; пленку или отпечаток нужно было вовремя вынуть из проявителя, иначе они темнели чересчур, вплоть до полной непригодности. Потом – выдерживание в закрепителе и так далее.
Вот и в нашем Дамасе, как на проявляемой в химикатах фотопленке, сейчас начнут возникать контуры, некогда запечатленные в сознании сидящих рядом мужчины и женщины.
– Но это было очень давно, – закончил водитель свою мысль.
– Ровно 30 лет назад, – Ника сидела всё так же, повернувшись к нему настолько, насколько позволяли условия.
Лишь мгновение он промедлил с ответом, чтобы проверить в уме прошедший с тех пор отрезок времени:
– Точно! – и снова мельком взглянул на нее.
Ей было на вид не больше 30-ти. Брюнетка. Карие глаза. И не просто красивая, но и… Это «и» невольно сдвинуло его брови: «Очень похожа на Ширн! Поразительно!» – блеснула мысль и заняла место в сознании.
– Силитесь вспомнить? – она опять прервала молчание, затянувшееся чуть больше допустимого в потоке разговора. – Не получается? Значит, вы меня не помните. Хотя
– Я краснею от смущения и тихой радости. Давненько не было такого… Вы прекрасно выглядите!
– Для своих лет?! Уже вычислили?! Впрочем, тут и вычислять нечего: два плюс два! Спасибо за комплимент!
– Не комплимент! В самом деле, вы очаровательны…
– Спасибо! На светофоре, пожалуйста, поверните направо. И первый поворот – налево.
Большой, тяжелый чемодан он занес ей в квартиру на 3-этаже. От доплаты отказался:
– С Ташкента до Айдына вы были обычной пассажиркой. А потом – выяснилось, что вы своя. Со своих – не берем…
Рома остался в квартире с женщиной, открывшей им дверь. А Ника спустилась вниз проводить своего воспитателя по тому лагерному лету, давнему, советскому, пионерскому.
– Кто эта строгая женщина?
– Моя мама.
– Да?! Сколько же ей лет? Она хорошо выглядит.
– Ей 58. А строгость у ней в характере. Да и работа всегда обязывала к тому: она была начальником отдела кадров на комбинате. Продолжает работать – не отпускают на пенсию: ценный специалист старой гвардии. Правда, она теперь не начальник. Но всё равно воз тащит в основном она…
– А отец?
– Он умер в 90-м. Инфаркт. Многие годы был начальником цеха. Производство, план, ответственность, планёрки, нагоняи сверху. К тому же не берёг себя, для поликлиник и врачей у него не было времени, никогда не бюллетенил, недомогания и болезни переживал на работе. Всё это и привело к тому, что однажды сердце не выдержало. Он был старше мамы на 12 лет.
– Как и я – вас… Я бы хотел встретиться с вами, посидеть, поговорить…
– Я-то женщина свободная, безмужняя. А вы?
– Я тоже холостой! – засмеялся он.
– Как и все моряки, когда они в плавании и заходят по курсу в порты?! – засмеялась и она, обнажив на миг два стройных ряда своих белых зубов. А потом проговорила речитативом:
Отчего так плакала японка?
Почему так весел был моряк?
– Как?! Вы тоже знаете эту давнишнюю песню, как сказали бы сейчас, кафешантанный шлягер!? – удивился он и умело напел начало при каких-то малых долях полного голоса:
Чайхана красивая над морем,
С палисадником душистых роз,
Как-то раз с английской канонерки
Погулять зашел туда матрос…
– Ох, теперь у вас баритон! Такой же завораживающий, каким некогда был тенор!.. А дальше? Спойте хотя бы следующий куплет!
– Следующий куплет – при следующей нашей встрече!
– Да, но матрос, кажется, ушел от вопроса!..
– Я уже немало лет вдов, – он стал серьезным.