Моя профессия спаситель
Шрифт:
— Разберемся, — грозно пообещал «корсар» и, чеканя шаг, направился к столу, согнулся над свертком, на нем лежавшим, да и замер, сильно колодезный журавль напоминая. — Эт’та что? — выдал врач после немалой паузы.
Осуждать за такую неуверенность Ани Нелдера даже и не собиралась. Она сама рот ладонью зажала, чтоб не завизжать. Правда быстро руку опустила, но ведь было же! Впрочем, вряд ли бы нашелся человек, у которого хватило выдержки спокойно смотреть на такое: на столе, поверх смятого кителя и не слишком чистой пеленки лежал… Ну, младенец, наверное. Только странно длинный, будто нарошно вытянутый, с черепом, заметно сходящим к затылку на конус и ушами, которым любая летучая
— Что это? — вслед за Нелдером повторила Анет, зачем-то к городовому повернувшись — тот лишь руками развел и плечами пожал.
— Ну, скорее, кто, — хмыкнул отмерший Кайрен, выпрямляясь. — Если не ошибаюсь, это эльфенок. Или эльфеныш? Хотя, скорее, все-таки метис. Когда служил, у нас… М-да! Давай, Бараш, действуй, — кивнул «корсар» значительно, отходя от стола и руки за спиной складывая.
— Как? — только и сумела выдавить Ани.
— Так обмыть надо, — выдал рацпредложение мальчишка-полицейский, — чего он весь… грязный?
— Я те обмою! — прикрикнул Нелдер. — Это не какая-нибудь грязь, а смазка. Первородная, прошу заметить, детенышу и двух суток не стукнуло, а, может, и того меньше. Не тормози, Бараш! Пуповину бинтиком замотай, растворчиком обработай — и погнали.
— Почему я? — пискнула Сатор.
— А кто еще? — искренне удивился «корсар», на шаг отходя, видимо, очищая поле для деятельности.
Анет, сухо сглотнув, подошла к столу, неуверенно на Кайрена оглянулась — тот кивнул подбадривающе. Падагрично трясущимися руками открыла любезно пододвинутую укладку, выудила упаковку бинта, склянку с дезенфицирующим раствором.
Младенец, будто что-то почувствовав, поджал сморщенные ручки к груди, наморщил над пуговицей носа складку, лишенную бровей, сложил неожиданно яркие губы бантиком, но кричать не стал — он вообще до сих пор ни звука не издал, — а только посмотрел из-под припухших век сосредоточенно.
Ани наклонилась, рассматривая эльфеныша. Не таким уж он и страшным оказался, если присмотреться. На самом деле и бровки у него имелись, и реснички, только беленькие, тоненькие, а на пальчиках ноготки. Почему-то они, перламутрово-розовые, как раковинки, особенно Сатор умилили. А глаза у него были голубые — чистые васильки, а не глаза. И пахло от него теплым, мягким.
— Куда его? — спросила Анет, не слишком ловко и очень осторожно — мерещилось, что руки-веточки вот-вот сломаются — пеленая младенца.
Тот, видимо, против неумелого обращения ничего не имел, посапывал тихонько, по-щенячьи.
— В патологию новорожденных, — с чего-то неохотно и хмуро ответил Нелдер.
— Эх, бедолажина, — совершенно по-бабьи вздохнул вдруг городовой. — И не понять, зачем родился-то. Отцу с матерью не нужен и вот как жить, убогому?
Кайрен на это высказывание отреагировал странно: резко развернулся и вышел, шваркнув дверью, оставив Ани наедине с ребенком. Ну еще и с полицейскими, понятно.
Вот кто его поймет, загадочного? С чего взбесился?
______________
[1] Неонатология — раздел медицины, изучающий новорожденных, их рост и развитие, заболевания и патологические состояния.
Глава 5
Бабуля Сатор не без кокетства утверждала, что старческая деменция[1] ее уже не только посетила, но и навещает с завидной регулярностью. Ну что тут поделаешь? Время никого не щадит, а старость неизбежна. Правда, с точки зрения Ани, неизбежность
Это уже дома, так сказать, в тесном кругу старушка, попыхивая неизменной папироской вещала, что, мол: «Если топ-анатомии[2] не знает, то кукиш ему с формальдегидом, а не сессия. Плевать на ректора, проректора и весь деканат скопом. Пусть он Регентше любимым сыночком приходится, а раз не знает, что такое лякрималис, то и никакие зачеты ему не пригодятся, в полотеры без них берут!».
Профессор Сатор, вкупе с академиком Сатор, профессором Лангером и младшими дамами Сатор, степеней не имеющими, предпочитали помалкивать, потому как вздорный характер бабули знали не понаслышке, а о том, что такое лякрималис[3] имели весьма смутное представление. Впрочем, начальство грозной преподавательницы тоже лишь вздыхало, увольнять «старушку с маразмом» не спеша. Во-первых, деменция не мешала ей блестяще владеть предметом. А, во-вторых, сынок-академик вряд ли оценил бы непочтительное отношение к матушке.
В общем, госпожа Сатор не стеснялась говорить, что думает, и делать, что считала нужным. Слабоумие же!
— Кстати, все заметили, что девочка влюбилась? — эдак невзначай поинтересовалась заботливая бабушка, размазывая по тоненькому кусочку сухой булки почти невидимый слой масла — за здоровьем своим, равно как и за фигурой, преподавательница следила очень тщательно. — Не пора ли нам принять меры?
Дедуля уронил вилку, зачем-то полез ее поднимать, сшиб локтем еще и бокал с водой — в общем, под столом у старшего Сатор дел нашлось в избытке. Дядюшка Лангер преувеличенно аккуратно положил приборы и замер, гипнотизируя взглядом остатки омлета на тарелке. Отец Ани, поперхнувшись кофе, закашлялся, да так, словно глоток ему поперек глотки встал. Матушка, предварительно утерев мужу забрызганную бородку, прижала салфетку к груди, видимо, успокаивая зашедшееся сердце. Ну а сама Анет, тоскуя и мечтая провалиться куда-нибудь поглубже, очень заинтересовалась собственными коленями, вернее, подолом, который просто необходимо было разгладить.
— Возможно, я опять что-то не так поняла, — будто ни в чем не бывало, продолжила бабуля, — но вчера вечером девочка интересовалась у кухарки, как печь пирожки. Впрочем, я, вероятно, ошиблась. Скорее всего Анет решила стать поваром.
— Ани, детка! — пораженно воскликнула мама, но, не до конца осознав масштаба трагедии, продолжать не стала, потому и призвала на помощь супруга. — Милый, скажи! — пихнула остреньким локтем мужа в бок.
— М-м… — невнятно промычал отец, безуспешно пытаясь справиться с кашлем. — Это нехорошо, — выдавил Сатор, наконец.
— Конечно, разум мне отказывает, — заключила бабуля, промокая уголки губ салфеткой, — но до вас доходит, как до студентов. Дорогая, — преподавательница с ласковостью кобры улыбнулась снохе, — помнится, когда вы пытались надеть шлейку на моего сына… Ох, простите старуху, сама не знаю, что несу! Я имела в виду, что перед самой свадьбой вы тоже увлеклись кулинарией. Тот косорыленький… кхм!.. замечательный тортик с синими розочками я никогда не забуду.
— Помилуй Леди! — выдохнула матушка, за долгие годы супружества наловчившаяся вылавливать из потока свекровиной любви только то, что действительно имело значение.