Моя пятнадцатая сказка
Шрифт:
Только двое пытались навестить его: спасенная девушка и тот проныра-журналист, который был в курсе всего. Он же поддерживал ту девушку, помогал пробраться в тюрьму и носить еду — обилие связей журналиста поражало воображение. Хотя сам он обычно шутил, что просто умеет ходить сквозь стены. И его поминали недобрым словом почти все полицейские и сотрудники разных общественных учреждений — длинный нос охотника за новостями лез во все щели, выуживая самые тайные и пикантные сведения. Которые, разумеется, обладатели всячески пытались спрятать. Однако именно этот парень посочувствовал несчастной. Поддержал ее, когда выяснилось,
Полицейский устало нахмурился и потер лоб, силясь вспомнить. Потом вздрогнул, резко развернулся, впился взглядом в лицо арестованного. Тот по-прежнему сидел, прислонив голову к стене, прикрыв веки. Кажется, спал. И по-прежнему улыбался, как будто самое страшное осталось позади… Полицейскому вдруг показалось, что он сам начинает сходить с ума. Просто… это все было уже слишком!..
В тюрьме поджигатель молчал. Даже тогда, когда его оставили в камере, под градом заинтересованных взглядов сокамерников. Сел на полу под окном, едва не уснул. Его растормошили, указали на одну из свободных кроватей. Лег. Какое-то время молча смотрел в потолок или будто сквозь него — того, кто рискнул заглянуть ему в глаза — пот прошиб. Потом уснул.
Машина быстро мчалась, разрезая фарами вечерний полумрак. Двое с оружием сидели в кузове, изредка поглядывая то друг на друга, то на закрытый груз напротив них. Погода испортилась очень быстро. Внезапный порыв ветра содрал ткань с массивного предмета. Капли дождя потекли по изображению женщины на крышке саркофага, словно ее слезы.
— Зачем он тебе? — спросил один, помоложе, с грустными черными глазами.
— Когда закончится война, быть может, за эту штуку удастся много денег забабахать.
— А что ценного в этой каменюке?
— Ты че, совсем дубина, что ли? — выпучился искатель наживы, — Не знаешь, что это такое?
— Он из деревни, — отозвался водитель, — Из дальней провинции.
— Короче, дуб дубом, — вздохнул второй из кузова, — Эта штука называется саркофаг. Внутри труп какого-то человека, жившего тысячи лет назад. Его как-то так обработали, чтоб подольше пролежал. Думаю, когда война закончится, и наши ученые накопят деньжат, они нам много бабла отвалят за эту штуку.
— Но так нельзя! — солдат из провинции аж вскочил. Сильный порыв ветра отбросил его назад. В падении он зашиб плечо о каменный гроб, — Это ж неуважение к покойному — вытаскивать его из земли.
— В других странах, я слышал, их вполне себе
— В… м-м-муз-зее? — провинциал аж заикаться стал, — Это за что ж такое неуважение к мертвому человеку?
— Да сиди ты спокойно, придурок! — шикнул на него новоявленный предприниматель, — Кто навязался на дело? Ты! Кто денег просил и какую-нибудь работенку? Ты! Вот сиди и молчи теперь.
— Но это… это… — черноглазого трясло.
— А ты думал, что тут какое-нибудь приличное дело будет?
— Лучше бы я и дальше навоз из свинарников выгребал! — пылко ответил защитник нравственности.
— Вот и сидел бы там, в своем…
Ветер заткнул ему рот высохшим мокрым листом. Солдат сплюнул, посмотрел на лист. Кленовый… Выкинул во мрак за кузовом. Дождь внезапно прекратился. Полыхнула молния и расколола небо на три части.
— Ну, и погодка! — проворчал водитель, — У меня ветром сигарету вырвало и унесло. Даже не закурить спокойно!
— Слушайте, а может, мы… того?.. Похороним его по-человечески?
— Вот нашел на свою голову! — и второй из кузова выругался.
— Но так нельзя!
— Сиди уже! А то денег за работу не отдам!
— Да идите вы с вашими деньгами! Не нужны мне такие деньги! Я всем расскажу… всем! Что вы…
Он вскочил. Новая молния осветила его лицо. И дикие глаза, из которых, казалось, смотрела черная бездна.
— Сядь! И заткнись! — заорал на него другой.
— Слышь, парень, не рыпайся, — четко сказал водитель, — Этой женщине от твоей возни ни горячо, ни холодно.
— Ж-женщине?
— Да, там, внутри, баба, а не мужик.
Что-то такое случилось внутри провинциала. Его взгляд стал таким… непередаваемо жутким… такая непоколебимая уверенность и ярость зажглись в его глазах, освещенных новой вспышкой молнии…
— Оставьте. В. Покое. Эту. Женщину, — громко и четко произнес воин.
— Какого… ты вообще в это ввязался, раз такой чистоплюй?
— Не знаю, — провинциал мотнул головой. Капли с его мокрой длинной челки упали саркофаг, — Мне хотелось жить лучше. Проще. Надоело возиться со свиньями. Но, похоже, они были добрее некоторых людей. С навозом было как-то проще.
— Да ты… ты… — его противник вскочил.
И он вскочил. Ростом был пониже охотника за деньгами, более щуплый. Но… более спокойный. С каким-то ледяным спокойствием, каменным, вызывающим в душе его противника какой-то дикий и животный ужас. И ощущение, будто он раздет и безоружен под этим суровым тяжелым взглядом.
— Не знаю, почему мне захотелось рвануться куда-то из родного города… Почему мне там спокойно не жилось? — провинциал устало потер лоб рукой, — Почему мне захотелось обратиться именно к вам? К чему было все это? К чему было? Зачем?..
Очередная молния расколола небо пополам. И что-то внутри молодого низкого солдата откололось.
— Отдайте мне ее! — мрачно произнес он, поднимая оружие.
— Рехнулся?!
— Я хочу, чтоб она смогла уйти спокойно.
Прогремел выстрел. Ночная тьма поглотила машину.
Водитель резко затормозил. Выскочил из кабины, схватив свое оружие.
Новая молния подожгла высокое старое дерево у дороги. Высохшая древесина, всего слегка смоченная дождем, вспыхнула, как свеча. В свете пламени и блеске новой молнии стала видна скрюченная фигура у саркофага.