Моя сторона горы
Шрифт:
Бандо спросил про ивовые дудочки. Я достал их для него. Пробежавшись несколько раз по отверстиям, он сказал:
— Давай споем серенаду изобретательности американских репортеров. А потом споем серенаду консерваторам, защищающим дикую природу Америки, чтобы мальчик мог быть один среди миллионов людей.
Я подумал, что звучит неплохо, мы сыграли «Священная ночь». Мы попробовали «Двенадцать дней Рождества», но дудочки были слишком тугими, а Бандо слишком устал.
— Торо, мне нужно отдохнуть. Давай поспим, — сказал он, зевнув два раза. Я потушил огонь, задул свечу и заснул в одежде.
Когда
Луковый суп был практически готов, когда в отдалении услышал голос:
— Я знаю, что ты здесь! Где ты?
— Папа! — закричал я, вынырнув из дерева и плюхнувшись на живот.
Я скатился с горы, крича: «Папа! Папа! Где ты?» Я нашел его отдыхающим в сугробе, смотрящим на пару кардиналов, живших рядом с ручьем. Он улыбался, вытянувшись на спине, не из-за усталости, а от удовольствия. — Веселого Рождества! — выкрикнул он.
Я подбежал к нему. Он вскочил на ноги, схватил меня, ударил в грудь и кинул в меня снежок.
Потом он встал, вытащил меня из снега за карманы пальто и поднял меня так, чтобы наши глаза были на одном уровне. Он улыбался. Папа вновь уронил меня в снег и боролся со мной несколько минут. Когда с официальным приветствием было покончено, мы отправились к дому.
— Что ж, сын. — начал он. — Я читал о тебе в газетах и не мог удержаться от того, чтобы не навестить тебя. Я все еще не верю, что у тебя получилось.
Он обнял меня. Папа выглядел замечательно, я был очень рад видеть его. — Как ты нашел меня? — нетерпеливо спросил я.
— Я отправился к миссис Филдер, и она сказала, на какой горе тебя видела. У ручья я нашел плот и удочки. Потом искал тропинки и следы. Когда подумал, что мне становится «тепло», я закричал.
— Меня так легко найти?
— Отвечать не стоит, я наверняка замерз бы в снегу.
Пана был рад и вовсе на меня не злился. Он снова повторил:
— Я просто не думал, что у тебя получится. Я был уверен, что ты вернешься на следующий день. Когда тебя не было, я поспорил, что ты придешь на следующей неделе; потом в следующем месяце. Как дела? — У меня все отлично, пап!
Когда мы вошли в дерево, Бандо занимался последними приготовлениями стейка из оленины.
— Папа, это мой друг, профессор Бандо; он учитель. Прошлым летом он однажды потерялся и наткнулся на мой лагерь. Ему так здесь понравилось, что он вернулся на Рождество. Бандо, познакомься С МОИМ ОТЦОМ.
Бандо перевернул стейки на решетке, поднялся и пожал руку моему отцу.
— Рад познакомиться с человеком, воспитавшим этого мальчика, — торжественно сказал он.
Я заметил, что они понравились друг другу, Рождество будет великолепным. Папа прилег на кровать и огляделся. — Я думал, что ты выберешь пещеру, — сказал он.
— В газетах писали, что они обыскивают заброшенные дома и убежища, но я знал, что ты придумаешь что-нибудь получше. Однако я никогда не думал, что ты
Он увидел мои полки с едой, встал и начал разглядывать запасы.
— Хватит до весны?
— Думаю да, — сказал я. — Если только у меня не будет вечно голодных гостей. Я подмигнул ему.
— Ну, я остался бы на год, если мог, но мне нужно на работу сразу после Рождества.
— Как мама и остальные? — спросил я, доставая тарелки из черепашьих панцирей и расставляя их на полу.
— Она удивительная. Не знаю, как ей удается кормить и одевать восемь малышей, которых мы с ней растим., но у нее получается. Она передает привет и надеется, что ты хорошо питаешься.
Луковый суп был готов. Я налил папе порцию.
— Первое блюдо, — сказал я.
Он глубоко вдохнул аромат и попробовал суп.
— Сын, этот суп вкуснее, чем тот, который готовит шеф-повар Вальдорфа. Бандо тоже попробовал, а я поставил свою тарелку в снег остужаться.
— Мама перестанет беспокоиться о твоем питании, когда услышит об этом. Бандо сполоснул папину миску снегом, а потом с церемонией и элегантностью — он действительно мог быть элегантным, когда ситуация этого требовала — налил ему в черепаший панцирь чай из сассафрасов. Цитируя пассаж Диккенса о еде, он подал прожаренный стейк. Внутри розовый и сочный. Приготовлен идеально. Мы все гордились этим. Папе пришлось выпить чай прежде, чем приступить к стейку. У меня было мало мисок. Горка воздушного пюре из клубней рогоза, грибы и луковицы кандыка с подливкой из желудевой муки. На каждой тарелке были тушеные бобы акации с орехами гикори. Кстати говоря, бобы были настолько твердыми, что их пришлось размачивать три дня.
Ужин был великолепным. Все были впечатлены, включая меня. Когда мы закончили, Бандо отправился к ручью и срезал несколько старых сухих и полых веток. Когда он вернулся, он аккуратно вырезал каждому из нас по флейте перочинным ножом. Бандо сказал, что ивовые дудочки были слишком старыми для такого случая. До темноты мы играли рождественские гимны. Бандо хотел попробовать сложную джазовую мелодию, но поздний час, танцующие согревающие языки пламени, защищающий от ветра снег сделали нас такими сонными, что мы смогли выдать лишь жалкое вступление, прежде чем улечься, накрыться шкурами и погасить свет.
Перед тем как все проснулись на следующее утро, я услышал голодный крик Внушающей Страх. Я оставил ее спать на улице, потому что внутри было слишком тесно. Ее рождественский обед состоял из большого куска оленины, но ночной воздух увеличил ее аппетит. Я позвал птицу, она приземлилась ко мне на кулак, и мы отправились на луг, чтобы наловить завтрака для гостей. Она уже собралась поймать кролика, но я подумал, что для завтрака наутро после Рождества он не подойдет, поэтому мы отправились к ручью. Внушающая Страх поймала себе фазана, пока я выдалбливал лунку во льду и рыбачил. Я поймал около шести форелей и позвал Внушающую Страх. Мы вернулись к тсуге. Папа и Бандо все еще спали валетом, оба были весьма довольны.