Моя судьба. История Любви
Шрифт:
Она улыбнулась и взяла кусочек сахара. пальцами.
Я была представлена шаху на концерте в оперном театре, где я пела для дипломатического корпуса. Шахиня была в роскошном вечернем платье, на губах ее играла улыбка. Но мне она запомнилась иной, более непринужденной. вижу, как она берет сахар пальцами, а ее маленький сын играет на ковре со львенком.
На следующий день полная перемена декораций: я пою на ринге во Дворце спорта! Зал полон. Представление давалось в пользу инвалидов. На этот раз на трибуне для почетных гостей присутствует юная дочь шаха. Она сидит в ложе совсем
Уезжая из Тегерана, я увозила с собой подарок шахини Фарах — ковер, похожий на те, что украшали гостиную, в которой мы пили чай. И всякий раз, когда я смотрю на него, у меня перед глазами встает картина: львенок лежит на спине, задрав лапы, а мальчик с радостным видом тормошит его.
Я росла в бедности, теперь я избавлена от нее; я пою для богатых, пою и для бедных. Из каждой своей поездки я привожу сувениры — иногда очень скромные, а иногда дорогие. Например, этот вот старинный самовар, который я вывезла из Советского Союза, оформив все нужные бумаги, ибо его подарило мне Министерство культуры. Однажды у меня вырвалось:
— Ах, по-моему, на свете нет ничего лучше самовара! Но его, увы, нигде не достать!
Самовары-то продаются, но только новенькие — электрические.
Самовар, о котором идет речь, мне вручили в тот год, когда я дала 30 сольных концертов во дворцах спорта Москвы и Ленинграда: на них каждый вечер присутствовало соответственно по 20 или 80 000 зрителей. К счастью, сохранился фильм, запечатлевший эту удивительную публику — одновременно и сдержанную и пылкую. «Группки» (я так и не разобралась, что в точности означает по-русски это слово!) почитателей нередко следовали за мной в обоих городах. Расставались они со мной иногда с каким-то надрывом. Такого я не ожидала. Разве могла я себе представить подобную сцену: в Ленинградском аэропорту какая-то молодая женщина, словно желая удержать меня, кинулась к машине, и я увидела, что у нее на предплечье нацарапано мое имя — «Мирей». Ножом!
Пожалуй, самый скромный из моих сувениров — это бумажный цветок, я привезла его из далекого мексиканского городка Оахака. Три года тому назад… Все началось с телефонного звонка:
— Алло! Мирей? Говорит Франсуа.
Рейшенбах. Я уже привыкла: он исчезает на несколько месяцев, а потом вдруг звонит, иногда с другого конца света. На сей раз он был в Мексике и собирался снимать фильм о том, как своеобразно празднуют Рождество в небольшом, милом его сердцу городке.
— Это будет удивительный фильм. Мне хочется, чтобы ты в нем участвовала.
Вопреки обыкновению я могла выкроить время для этого. Мы полетели в Мехико. Остановились, как всегда, в гостинице «Камино Реаль», где Франсуа назначил нам встречу. И вдруг неожиданно услышали:
— Господин Рейшенбах два дня тому назад уехал снимать колдунов. Он просил передать вам свои извинения. Его автомашина повреждена, и он возвратится лишь завтра.
На следующий день мы все утро прождали Франсуа и сели завтракать только в три часа дня. Он появился, когда мы еще не встали из-за стола, и сказал:
— Я все уладил. Завтра начинаем съемки. Я
Мы с Джонни молча переглянулись. На следующий день, приехав в аэропорт, мы увидели допотопный маленький самолет. При всем желании гримерша Лили, моя сестра, ассистенты Франсуа, двое друзей, сопровождавших нас, и я сама могли бы в нем поместиться, разве только уцепившись за крылья.
— Ничего страшного, — заявил Джонни. — Я тоже все уладил.
Оказывается, дядя Джо, со своей стороны, заказал новенький двухмоторный самолет, семиместный. Наш самолет взлетел… а самолет Франсуа — нет. Он не смог оторваться от земли. Вернее сказать, ему не позволили этого сделать: он не отвечал требованиям безопасности!
В Оахаке нам были оставлены номера в гостинице. Она была скромная, но уютная. Там мы ожидали Франсуа. Наконец он прилетел вместе со своими ассистентами. И 23 декабря начались съемки на городском рынке, который и в обычное время пользовался известностью во всей округе, а в эти предпраздничные дни являл собой особенно впечатляющее зрелище. С гор спускались индейцы и приносили на продажу плоды своего труда — глиняную посуду и плетеные изделия, поражавшие изяществом. Шумная толпа, буйство красок, пряные запахи.
— Вы еще толком ничего не видели! — заявлял Франсуа, стараясь поспеть всюду.
Городок Оахака расположен в самом сердце одного из почти не тронутых цивилизацией районов Мексики. Промышленность здесь слабо развита, новые веяния сюда еще не дошли. Тут сохранился в неприкосновенности национальный колорит, и это очаровывает. Франсуа уговорил нас осмотреть пирамиды, высившиеся в горах на просторной площадке в 2 000 метров над уровнем моря. Мексика — страна, полная чудес, но представшая картина потрясала. Рейшенбах заставил меня обойти вместе с ним все вокруг. Он то и дело останавливался и восклицал: «Какая красота! Какая красота!» Неожиданно его ассистент сказал: «Больше снимать нельзя. Уже темно».
Назавтра мы вновь отправились в горы; на этот раз в микроавтобусе разместилась вся наша «команда». Рейшенбах захватил с собой несколько кинокамер. Было решено, что я исполню песню на фоне удивительных пирамид. Наступал сочельник, и на горной дороге нам нередко попадались автобусы, рассчитанные на 40 пассажиров, но сейчас в них ехало не меньше 80!. На каком-то повороте наш водитель, избегая столкновения со встречной машиной, так круто свернул на обочину, что колеса нашего микроавтобуса повисли над пропастью. Франсуа, ехавший перед нами, выскочил из автомобиля с кинокамерой и крикнул:
— Какой великолепный кадр! Вылезайте быстрее! Начинаю снимать!
— Ты с ума сошел, Франсуа! Ведь позади пропасть!
Но разве можно остановить Рейшенбаха, когда у него кинокамера в руках?! Мы осторожно выбрались на дорогу опасаясь, как бы эта окаянная машина не рухнула с обрыва туда, где паслись косули. Впрочем, Франсуа, пожалуй, был бы не прочь заснять нас в обществе диких коз!
Наступил тихий вечер, канун Рождества. Среди всех церквей Рейшенбах выбрал самую бедную, самую обветшалую. Мы добирались туда три четверти часа. Ярко, будто по заказу, светила луна; наконец мы прибыли в небольшое селение.