Моя светлая балерина
Шрифт:
Следовательница выдохнула и отступила.
— Ты общалась с Василисой Солжениной? С Жанной Сморгуловой?
— Васю я часто вижу, но мы никогда не пересекались, — Тоня все не могла прийти в себя и нервно комкала в кулачке платок, который сама много лет назад вышивала алыми нитками. — Последнюю вообще не знаю.
— Она была подругой Солжениной и повесилась примерно в то же время, — следовательница задумчиво перекидывала самокрутку из одного уголка рта в другой. Оборвалась и перевела взгляд на Тоню: — Еще раз спрашиваю. Нет ли мужчины, который желал бы причинить тебе
— Не-а, — Тоня снова промокнула глаза. — Ну пожалуйста. Не пугай меня.
— Я с тобой просто разговариваю, — огрызнулась женщина. — У тебя есть оружие?
— Н-нет, никакого. — Потом гордо вскинула голову: — Можете обыскать.
— Нет, я тебе верю… — следовательница подошла к ней и посмотрела прямо в глаза, так что Тоня опять съежилась. — Послушай меня внимательно. Сейчас чередой идут убийства… или самоубийства, но эту мою теорию никто пока не разделяет. Жертвы — артистичные молодые девушки, таланты, но разъеденные грехами, нередко больные сифилисом, терпящие разрыв с любовником, спад таланта, все — имеющие наркотическую зависимость. Как ты понимаешь, ты в зоне риска. Очень сильно в зоне риска. Поэтому ни на миг не оставайся одна. Ни в коем случае. Понимаешь?
— Но я же совсем не такая, — Тоня все-так подняла глаза. — Я не похожа на Ле Мортье, или Ваську. Я… я же другая.
Следовательница хмыкнула: она не верила. Вернувшись к столу и больше не глядя на девушку, принялась перебирать кипы бумаг.
— Ты можешь идти. Позови следующую.
— Алевтина? — Тоня подошла к столу и, расправляя складочки, уложила на него платок. — Прости, что не ответила на то письмо. Я скучала.
— Следующую, — равнодушно произнесла следовательница.
Тоня стояла, не двигаясь, а по щекам тепло и солоно ползли слезы. Она сама не знала, почему не может просто встать и уйти. Почему вдруг до боли желает остаться с этой женщиной рядом и объяснить, что она в самом деле не стала такой, как все эти женщины. Что ей далеко до Васьки. Что она просто немного заигралась: ей просто не хочется сидеть на мучительной диете, хочется расслабиться — совсем чуть-чуть, правда, отдохнуть, повеселиться. Не более.
— Аля?..
— Иди сюда.
Тоня охотно шмыгнула к поднявшейся женщине, уткнулась мокрым лицом в замшевый лацкан, прижалась. В груди стало спокойнее и тише. Она знала ее так давно — эту угрюмую храбрую женщину — но почему-то совсем о ней не вспоминала. Наверное, чтобы не скучать так сильно.
— Ты доучилась, значит… И серьезное дело поручают. Ты… ты такая молодец, знаешь?
Голос дрожал и прыгал.
— Никакое оно не серьезное, — хмыкнула Алевтина куда-то в Тонину макушку. — Еще одно звено в неразрешимой загадке, которую нужно просто переждать.
Тоня потерлась носом и сцепила руки на чужой пояснице. Ей было все равно на убийства и загадочное дело. Она промолчала, не зная, что сказать, но ей было спокойно и она не спешила вырваться из объятий.
— Ты можешь ночевать у меня, — поглаживая Тоню по голым лопаткам, предложила следовательница. — Тогда я точно буду знать, что ты в порядке.
— Угу, — Тоня почувствовала, как
— Ты могла бы просто ответить на мое письмо, — в голосе лязгнуло что-то нехорошее, и Тоня опасливо отступила. — Там ждут другие девушки. Приходи ко мне вечером, хорошо?
— Хорошо… — голос жалобно дрогнул. — Только… мы же ничего такого не будем?.. Не думай обо мне хуже, чем есть. Пожалуйста.
Не дожидаясь ответа — Тоня его попросту боялась — девушка вышла, кивнула следующей девице, имени которой не знала, и поплелась на кухню. Она была голодна. Перехватить принесенное Настей яблочко ей не удалось, и от слабости кружилась голова. Кажется, Тоня дня полтора ничего не ела.
На кухне наверняка возилась целая куча народа. Ее бы просто не допустили до еды. Зато в кладовой могло заваляться что-нибудь съестное, и там вполне могло никого не оказаться. Тоня спустилась по узкой лесенке в холодный погреб, передергивая голыми плечами, толкнула дверь кладовой.
«Дура, — девушка зажмурилась, чувствуя, как удушье схватывает горло. — Дура чертова, курица…»
На столах лежали накрытые парусиной тела. Тоня замерла, исступленно глядя на синие искореженные пятки балерин, на всхолмие коленок. Она была рада, что не может разглядеть лиц.
Только тел было не два — три. И последнее, вздрогнув, село, сдернуло с лица белую простынь и улыбнулось сползающей по косяку двери Тоне. Ле Мортье сидела на продуктовом столе, и голая грудь свисала на грязные от сырой земли простыни. Из соска, извиваясь, выползал жирный белый червь. Тоня заплакала и закрыла лицо руками.
«Слава такая изменчивая штука, детка. Но на том свете нам могут пообещать стабильность. Неужели ты не хочешь, детка?»
Тоня замотала головой, вслушиваясь в шлепающий звук шагов по каменному полу, а потом ее со спины схватили за плечи, и испуганный голос Алевтины заорал на ухо:
— Тоша! Тошенька, черт возьми, что случилось?
— Не бросай меня, — Тоня впилась в чужие руки, растрепывая ногтями замшу и задыхаясь от слез. — Только не бросай меня, умоляю тебя! Я не знаю, не знаю, не знаю, это все она…
Тоня прикусила язык. Зря она сорвалась. Сейчас ее начнут допрашивать, не выводя из склепа, в котором воспаленному мозгу так легко чудятся чудовища. Вот и сейчас, Тоня точно знала, если она поднимет голову, то увидит сползающую с гнилого мяса кожу лица, крупные тяжелые серьги в ушах, а не лицо Алевтины. Но она знала, что это только Алевтина, и потому не верила трупному гнилому запаху.
— Идем, Тошенька, нет никакой ее, — следовательница за талию прижала девушку к себе, позволяя спрятать лицо в своем плече. — Хлористого цинка надышалась, и все. Так бывает.
Тоня не понимала смысла слов, она только чувствовала, что ее вытягивают наверх, к солнцу, из стылого склепа, где в темных туннелях извивалось змеиное тело Ле Мортье, а Васька Солженина раскачивалась на висельной веревке, щеголяя шелковыми подвязками и вздувшимися от уколов венами.