Моя темная Ванесса
Шрифт:
– Оценивайте как хотите, я не возражаю, – сказал мистер Стрейн, улыбнулся мне и подмигнул. Вставая, он потрепал меня по плечу.
Когда мистер Стрейн вернулся за свой стол в другом конце аудитории, я взяла из стопки рассказ под названием «Худший день в ее жизни». Автор – Зоуи Грин. В прошлом году мы с Зоуи вместе ходили на алгебру. Она сидела сзади меня и всякий раз, как Сет Маклеод называл меня Рыжей-бесстыжей, хохотала так, будто ничего смешнее в жизни не слышала. Я покачала головой и постаралась отогнать предвзятые мнения. Вот почему мистер Стрейн
Рассказ был о девочке, которая сидит в приемной больницы, пока умирает ее бабушка, и мне стало скучно после первого же абзаца. Джесси заметил, что я перелистываю страницы, пытаясь понять, сколько осталось, и тихо сказал:
– Если написано плохо, тебе не обязательно дочитывать до конца. Я был редактором литжурнала в прошлом году, а консультантом – миссис Блум, и ей было все равно.
Я невольно покосилась на склонившегося над собственной кипой бумаг мистера Стрейна.
– Я дочитаю. Все нормально, – пожав плечами, сказала я.
Джесси прищурился на страницу в моих руках.
– Зоуи Грин? Та девчонка, которая в прошлом году психанула на дебатах?
Да, это была она. В последнем раунде Зоуи, которой поручили выступить в защиту смертной казни, расплакалась, когда ее оппонент Джексон Келли назвал ее взгляды расистскими и аморальными. Скорее всего, не будь он черным, его слова бы ее настолько не задели. После того как Джексона объявили победителем, Зоуи сказала, что посчитала его аргументы личным оскорблением, что было против правил дебатов, так что в итоге они разделили первое место, хотя все знали, что это лажа.
Джесси наклонился вперед, вырвал у меня рассказ Зоуи, поставил в правом углу галочку с минусом и кинул его в стопку отвергнутых работ.
– Вуаля, – сказал он.
Остаток часа, пока мы с Джесси читали, мистер Стрейн у себя за столом проверял ученические работы и время от времени выходил из класса, чтобы снять копии или принести воды для кофемашины. В какой-то момент он начал чистить апельсин, и комнату заполнил цитрусовый аромат. Когда я поднялась, собираясь уходить, мистер Стрейн спросил, приду ли я в следующий раз.
– Не уверена, – ответила я. – Я пока пробую разные курсы.
Он улыбнулся и, дождавшись, пока Джесси выйдет из класса, сказал:
– Полагаю, в социальном плане мы мало что можем предложить.
– Ой, это меня не волнует. Вообще-то я не суперобщительная.
– Почему же?
– Не знаю. Не то чтобы у меня была куча друзей.
Учитель вдумчиво кивнул:
– Понимаю, о чем ты. Я тоже люблю побыть наедине с собой.
Вначале мне хотелось возразить, сказать, что я совсем не люблю быть наедине с собой. Но потом подумала, что, возможно, мистер Стрейн прав. Возможно, я была одиночкой по собственному желанию и предпочитала держаться особняком.
– Ну, раньше моей лучшей подругой была Дженни Мерфи, – сказала я. – Она тоже ходит к вам на литературу.
Слова сорвались с моего языка, застав меня врасплох. Я никогда так не откровенничала с учителями, тем более с мужчинами;
– А, – отозвался он. – Маленькая царица Нила.
Когда я растерянно нахмурилась, он объяснил, что имеет в виду ее каре, из-за которого она похожа на Клеопатру. От этих слов я ощутила какой-то укол в животе. Вроде ревности, но злее.
– Я не считаю, что ее волосы выглядят настолько хорошо, – сказала я.
Мистер Стрейн усмехнулся:
– Итак, вы были подругами. Что изменилось?
– Она начала встречаться с Томом Хадсоном.
Он на секунду задумался:
– Мальчик с бакенбардами.
Я кивнула, думая о том, как учителя, должно быть, оценивают нас и мысленно классифицируют. Мне стало интересно, какие ассоциации вызову у него я, если кто-то упомянет Ванессу Уай. Девушка с рыжими волосами. Вечная одиночка.
– Значит, ты пострадала от предательства, – сказал он, имея в виду, что меня предала Дженни.
Раньше я об этом не задумывалась, и при этой мысли по моему телу разлилось тепло. Я пострадала. Дело было вовсе не в том, что я отпугнула ее своей привязанностью и бурными чувствами. Нет, мне причинили зло.
Мистер Стрейн встал, подошел к доске и принялся стирать записи, оставшиеся после урока.
– Что заставило тебя посетить наш клуб? Слабое место в аттестате?
Я кивнула. Казалось, с ним можно говорить начистоту.
– Миссис Антонова сказала, что мне это нужно. Но я правда люблю писать.
– И что же ты пишешь?
– В основном стихи. Ничего особенного.
Оглянувшись, мистер Стрейн улыбнулся мне одновременно словно бы по-доброму и снисходительно.
– Я хотел бы почитать твои работы.
Мой мозг уцепился за то, как он произнес слово «работы», – словно то, что я пишу, стоит воспринимать всерьез.
– Без проблем, – ответила я. – Если вы правда хотите.
– Хочу. Если бы не хотел, не попросил бы.
Я почувствовала, что у меня вспыхнули щеки. По мнению мамы, моей худшей привычкой было отклонять комплименты самоуничижением. Мне требовалось научиться принимать похвалу. Мама говорила, что все сводится к уверенности в себе. Или ее отсутствию.
Мистер Стрейн положил тряпку на полку и пристально посмотрел на меня с другого конца аудитории. Засунув руки в карманы, он оглядел меня с головы до ног.
– Милое платье, – сказал он. – Мне нравится твой стиль.
Промямлив «спасибо» – меня так основательно обучали хорошим манерам, что они стали почти инстинктивными, – я опустила глаза на свое платье. Оно было из темно-зеленого трикотажа, немного трапециевидное, но в общем-то бесформенное, чуть выше колен. Это не было стильное платье; я носила его только потому, что мне нравилось, как его цвет контрастирует с моими волосами. Казалось странным, что мужчина средних лет обращает внимание на девчачью одежду. Мой папа едва отличал платье от юбки.