Моя тетушка — ведьма
Шрифт:
Когда Крис дорассказал до этого места, мы уже зашли по пляжу далеко-далеко, мимо всех лодок, сложенных на бетонном откосе, почти до самого Кренберийского утеса. Мы посмотрели снизу вверх на огромный, высокий розоватый утес. Он был даже немного похож на дом — весь зарос плющом. Наверху было видно дыру в плюще и немного нового ограждения. Тут мы оба почему-то стали очень рассудительные.
Крис сказал:
— Некоторые скалы внизу видны даже в прилив. — Да, но была же ночь, — ответила я. — Машину заметили только утром.
Тогда Крису стало интересно, как достали
— Или отбуксировать ее по песку в отлив, — согласился Крис. — Бедная старенькая машинка.
После этого мы повернули и пошли обратно через город. Я все думала о машине. Я же знала ее как свои пять пальцев. Это была наша семейная машина, пока полгода назад папа не увез на ней во Францию даму по имени Верена Бланд и не позвонил сказать, что не вернется. Интересно, думала я, осталось ли еще пятно на заднем сиденье, где я раздавила коленкой яйцо, когда подралась с Крисом. Может, морская вода выводит пятна от яиц? И тут я опять вспомнила про роман, который оставила в тайничке над радио. Все смыто морской водой. Мне было противно думать, что в машине теперь пахнет морем и ржавчиной. Там всегда пахло по-особенному. Однажды папа случайно сунулся в чужую машину и понял, что она чужая, именно по запаху. Крис никогда не ладил с папой. А я всегда ладила — когда папа не был в очень уж мерзком настроении.
— Когда же ты понял, что это призрак? — спросила я.
— Да наверное, только под конец, — ответил Крис. — Он ничего не сказал, лишь улыбнулся — такой, знаешь, классной, обалденной улыбкой, хитрющей-прехитрющей. А пока я думал, что тут смешного, вдруг смотрю — а сквозь него видно книжки на полках и он вроде бы тает.
«Итак, у нас уже четыре разные версии», — подумала я.
— А тебе не было страшно?
— Да нет, не особенно, — сказал Крис. — Он мне вообще-то понравился.
— Он приходит каждую ночь?
— Да, — кивнул Крис. — Я каждый раз спрашиваю, что ему нужно, а он вроде бы собирается сказать — но не говорит.
Ветрено было и среди домов — кремовых домов, розовых домов, высоких серых домов со скрипевшими на ветру вывесками «Полупансион», — и песок все стелился по мостовой, словно потоки воды.
Утром в городе было шаром покати, но тут мы стали везде натыкаться на разных миссис Ктототам. Первой мы увидели Бениту Уоллинс, она вытряхивала коврик на крыльце очередного «Полупансиона» — пуфф, пуфф.
— Привет, мои дорогие! — прокричала она.
Потом появилась Коринна Уэст — она вышла из-за угла с корзиной для покупок, еще через улицу — Сельма Тидмарш с шарфом на голове, а потом, за следующим углом, Энн Хэвершем с собачкой. И каждый раз: «Здравствуйте, как поживаете? Как здоровье вашей тетушки?»
— Этак тетушка Мария запросто сможет проследить наш маршрут, — заметила я. — Ну или Элейн. Сколько их еще осталось?
— Девять, — ответил Крис. — Она рассказывает про тринадцать миссис Ктототам. Я вчера, пока она болтала, читал книжку и считал про себя.
— Только если считать мисс Фелпс и Лавинию, — уточнила
— Нет. Наверное, «Хватит долдонить, тоска берет», — отозвался Крис. — Слушай, давай сядем на автобус и уедем отсюда, а?
Оказалось, автобусы не будут ходить еще целый месяц. Мы пошли на вокзал и спросили там. Носильщик в огромных резиновых сапогах сказал нам, что сейчас не сезон, но можно сесть на поезд до узловой станции Айтам, и тут выяснилось, что у нас не хватит денег на билеты. И мы пошли по тропинке, которая начиналась у стоянки возле вокзала, через бурые вспаханные поля к лесу.
— По-моему, на следующий день после этого я заметил, какой грязный у него плащ, — сказал Крис, глядя на вспаханную землю. Вот так он и говорил про призрака — по капельке. — А светится, похоже, он сам. Я поставил эксперимент. Вчера пошел спать без свечки — вообще ничего видно не было, еле кровать разглядел.
— Ты что, каждый раз просыпаешься? — спросила я.
— Первые две ночи — да. Вчера решил не спать, хотел застать, как он появляется. — Крис зевнул. — Слышал, как пробило три, а потом, наверное, отрубился. И тут раз — и он уже здесь, а примерно когда он стал исчезать, пробило четыре.
Ланч мы устроили в лесу. Там было хорошо — много невысоких деревцев, и все наклонились в одну сторону из-за ветра с моря. Их всю жизнь так гнуло, что теперь у них у всех стволы одинаково скрюченные. От этого лес выглядит будто шествие гоблинов, и стоит углубиться в эти гоблинские деревца, как открытые поля вокруг уже не видны. Поэтому мы едва не заблудились.
— Что он ищет, этот призрак? — спросила я.
Точно помню, это было за ланчем, — когда я говорила, то слышала, как скрипят скрюченные деревца, — и еще помню опавшие листья под коленями, холодные и чистые, словно звериный нос.
— А мне, думаешь, не интересно? — сказал Крис. — Я все книжки перерыл на этом стеллаже. Вынимал, глядел за них — вдруг у призрака не хватает сил их передвигать? — но ничего там нету, только стенка.
— Может, это книга? — предположила я. — Там нет книжек под названием «Знаменитые привидения» или «Кренберийские мертвецы» — чтобы можно было догадаться, кто он такой?
— Куда там! — махнул рукой Крис. — Собрание сочинений Бальзака, собрание сочинений Вальтера Скотта, сборник Рескина и полное собрание сочинений Джозефа Конрада. — Он немного подумал, а деревья немного поскрипели, и потом сказал: — По-моему, призрак насылает на меня страшные сны, только я их потом не помню.
— А еще говоришь, он тебе нравится! — закричала я, вздрогнув.
— Он же не виноват, что они мне снятся, — сказал Крис. — Видела бы ты его — сама бы поняла. Пожалела бы его. Это же ты у нас добренькая, а не я.
Мне и так уже жалко призрака — не лежится ему, бедному, потому что он что-то потерял и приходится каждую ночь вставать из могилы и идти искать. Вот мне и стало интересно, давно ли это с ним. Я спросила Криса, не догадался ли он по одежде призрака, когда именно тот умер, но Крис ответил, что не сумел ее толком рассмотреть.