Моя взрослая девочка
Шрифт:
— А жачем мужикам набрашываться на ваш? — округляются ее глаза и мы громко смеемся.
Ничего не поняв,Варюшка заливается следом.
Звенит, как колокольчик и этот ее смех — бальзам на все мои раны.
Я три дня пытаюсь вычеркнуть нашу последнюю встречу с Камаевым.
Ума не приложу зачем он лезет в мою жизнь со своей помощью. Не отрицаю, что она мне очень нужна, но принимать ее от того, кто размазал меня, как кусок дерьма я гордо не желаю.
Знаю, что с моей стороны — это глупо и недальновидно, но чувство обиды к
Убегаю от своих мыслей, возвращаясь к физическому телу.
— Великий мыслитель! — обращаюсь к дочери протягивая ей миску с огурцами и зеленью. — сходи пожалуйста, помой овощи и умоляю тебя! Не пинай дверь в комнату Егора!
Варя радостно соскочив хватает миску, поправляя меня — Андрея мам, ты што ку-ку?
От неловкости замираю.
Я, что, оговорилась, да?
Понимаю всю тяжесть своей неуместной оговорочки по-фрейду по вопросительному взгляду подруги, который сосредоточился на моем лице.
Сузив глаза до узких щелочек, Марина отпивает вино, нетерпеливо дожидаясь, когда моя дочь покинет комнату.
Варя любит мне помогать с готовкой, но пока помыть овощи — это единственное, что я ей позволяю. Ей нужно выйти в общую секцию, которую мы делим с Ниной Сергеевной, очень милой женщиной, работающей в общежитии кастеляншей.
Там всего три небольших шага, которые моя дочь порой превращает в цирковой номер, потому что до жути любит задирать моего младшего брата.
— Значит Егора… — выдыхает подруга, ставя на стол полупустой бокал.
Проследив за ее действием, закатываю глаза.
Да! Я о нем думаю! Это противозаконно?
Я хочу сказать эти слова вслух, но признаться о них не желаю даже самой себе.
Молча открываю банку с зеленым горошком, желая прекратить дурацкое обсуждение моих чувств к Камаеву.
— Мать, мне тебя святой водой начать отпаивать? — выгибает бровь, обращаясь ко мне назидательным тоном.
А-а-а! Как я не люблю подобные нравоучения!
— Уже отпаиваешь — киваю на недопитый бокал, стараясь снизить ее нападки.
Да я взрослый человек в конце концов, что я, сама в своей жизни разобраться не смогу?
— Шутки-шутками, а на счет Камаева ты мое мнение знаешь — выдает подруга со знанием дела, а я вздыхаю.
Знаю-знаю… Хоть я ни разу тебя об этом не спрашивала–прикусываю язык, не желая ссориться.
— Чего не пьешь, халтуршица?
От переведенной темы, облегченно выпускаю воздух из грудной клетки.
Я не планирую больше пить, потому что во мне уже итак два бокала, а усталости вагон. Да и Варюше нездоровится… В такие моменты я предпочитаю быть “ стеклышком”. И хоть у меня есть надежное плечо в лице моего младшего брата, я не могу позволить себе расслабиться даже на мгновение. Молчу уже про целый вечер.
— Я пас — отмахиваюсь от настойчивого взгляда подруги. Эта за шиворот готова мне залить, лишь бы я была с ней на одной волне, но мои принципы ей известны.
— За-ну-да —
Проигнорировав обзывательство погружаю ложку в банку с зеленым горошком.
Внезапно в груди неприятно дергается сердце и поначалу я не могу распознать накатившую тревогу.
— Где Варя? — растерянно смотрю на подругу, она в ответ хлопает накрашенными глазами.
Как ужаленные срываемся с места, вылетая в коридор секции.
Нас встречает оглушающая тишина, которая сворачивает в моих венах кровь.
У раковины никаких признаков присутствия моей дочери. Кран закрыт, поддон сухой…
В этот момент мне хочется умереть. Лечу в комнату Андрея на ходу выкрикивая подруге:
— Посмотри в туалете…
Это маловероятно, потому что в узкую кабинку без меня Варя никогда не заходит. Боится замкнутых пространств.
Пока я лечу в комнату брата, вспоминаю все молитвы и клянусь Богу во всем, в чем только можно: что буду хорошей матерью, что приму помощь от Егора и все-все ему прощу, лишь бы моя дочь была сейчас там.
Распахнув криво покрашенную дверь застываю, когда обнаруживаю на компьютерном столе миску с овощами.
В комнате никого.
Лишь глухо работает монитор компьютера, высвечивая поставленную на паузу игру.
Внутренности обдает загробным холодом, когда мои глаза натыкаются на распахнутое окно.
Подлетаю к нему, не желая смотреть вниз.
Третий этаж…
Господи, да за что?Я не выживу, если моя крошка сейчас…Мамочки…Нет!
Сердце заходится в бешеном ритме, когда я вижу маленькое тельце своей четырехлетней дочери. Она утопает в бурьяне крапивы и прочего сорняка, вяло попискивая.
— Не шевелись, Варюш — выкрикиваю громко, пытаясь взять себя в руки. Живая! Все же хорошо с ней? Да Господи!
Все превращается в адский кошмар, от накатившей паники трясутся ноги и я несколько раз спотыкаюсь когда стремглав слетаю по грязным ступеням босиком.
Звуки превращаются в тягучую смесь и сжираются противной эмоцией ужаса.
— Скорую! — визжу сумасшедшим от паники голосом — вызовите скорую!
На лестнице устроилась парочка обнимающихся студентов, которую я толкаю своими босыми ногами.
Они подлетаю, вытаскивая телефоны и кажется бегут следом за мной.
Дальше — вакуум.
Помню, как подлетаю к дочери, осматривая ее со всех сторон.
— Не двигайся — всхлипываю, убирая с ее лба растрепавшиеся волосы.
— Меня тошнит и все чешетшя–плачет моя доченька, а я даже обнять ее не могу, потому что велик риск перелома.
От бессилия мне хочется умереть.
Кто-то подает красный ворсовый плед, я тут же накидываю его на Варю.
Окна наших комнат выходят на неухоженную территорию. Здесь небольшой сад и слава всем богам траву здесь ни разу не подстригали. Все поросло бурьяном. На него-то и приземлилась моя крошечная доченька.