Моя жена, ее любовники и жертвы
Шрифт:
– Настолько рассеянная, что предложила грабителю ваши домашние тапочки?
Мишка не понял, что Хвостов определил по выражению его лица.
– У дивана лежал раздавленный окурок, – взялся пояснять тот, – а на подошве мужских домашних тапочек – след сигареты, будто этой тапкой и затоптали окурок. Понимаете? Кстати, раз вы курите, у вас должна быть в доме пепельница!
– Вы ее не нашли?
– Нет.
На этот раз нервы Мишки не выдержали.
– Как вы могли ее не найти! Чугунная пепельница, в форме ладьи! Окурок они нашли, а пепельницу, которая прямо посередине квартиры, возле трупа, лежит – не нашли!
Мишка
На этот раз не понял Хвостов.
– Лежит посередине комнаты? – уточнил он. – Рядом с трупом?
Мишка заморгал глазами, судорожно отыскивая в голове спасительные идеи.
– Это орудие убийства? – не успокаивался Хвостов. – Но его нет…
Устав глядеть на Мишкино бессмысленное лицо, он отвернулся и направился в сторону лодки. Подошел к ней, повергая Мишку в состояние помешательства, заглянул внутрь, присвистнул.
Обернулся.
Хвостов не успел даже поднять руки, обороняясь, как был опрокинут, прижат к земле и получил по своей жирной морде несколько шокирующих сознание оплеух. Фонарик откатился, но не погас. Капитан даже не понял сразу, что набросился на него именно этот хлипкий парень, трясущийся от предчувствия разоблачения. Потеряв сознание, он не увидел и того, что последовало: Димка, водитель полицейских «жигулей», с пистолетом в руке вмиг выскочил из машины, отпинал подозреваемого от китообразного тела Хвостова и, держа в одной руке ПМ, другой нацепил на него наручники.
Зато, возвращаясь в этот мир, Хвостов первым делом припомнил обнаруженное им в надувной лодке: два сплетенных мертвых мужских тела, перевязанных бечевочками, с подготовленными для их утопления камнями. Подозреваемый хорошо потрудился, обеспечив себе смену юридического статуса. Теперь он стал обвиняемым, никак иначе.
– Вы как, дядя Олег? – спросил Хвостова Димка. Он был хорошим парнем, сыном давнего друга капитана и находился под его опекой, а сегодня вот… спас своему опекуну жизнь.
– Спасибо, Дим. Вызывай опергруппу, экспертов, всех. Тут два трупа в лодке.
Приложение
(к прочтению не обязательно)
12.10
Здравствуйте.
Не знаю, к кому обращаюсь, но надо же к кому-то обращаться, если что-то пишешь. Судебный психиатр сказал мне пару лет назад, почти по-дружески (что, в общем-то, странно): попробуй записать все, это поможет тебе принять правду, а затем вспомнить все. Письмотерапия, кажется, это так называется.
Он (психиатр) объяснил мне, почему я не помню, как убивал жену и друзей: это мое сознание блокирует память. Не все, что было до или после, а только те моменты, которые мне больно вспоминать. Анестезия.
И я даже помню этот момент забывания. Вот – после работы в пятницу я бегу домой за снастями, а потом уже вижу себя у подъезда, ищу ключи от квартиры в карманах. Между этими двумя моментами нет ничего. Потом то же самое после ссоры с моими парнями – Боб бросается на меня, и я валюсь на уставленный посудой стол. и после пробела в памяти – вижу себя в окровавленной одежде, а ко мне едет полицейская машина. И состояние как во сне: видишь происходящее, но никак не осмысливаешь события, нет чувств…
Зато как помучался с моей «анестезией» Хвостов!
Хвостов ругался, орал, ехидничал, хитрил, но это не помогло.
Следственный эксперимент на пруду тоже ничего не дал. Менты нашли нож, которым был убит Боб. Нашли на нем следы моих пальцев. Хвостов сказал мне, что я бил Андрея головой об гравий, который был насыпан вокруг дома, – так заключили эксперты. Я ничего не мог возразить капитану. Раз так заключили эксперты, значит, так и было. Я не помню.
Хвостов снова нервничал… Успокоился, только когда судебный психиатр сделал заключение, что я не притворяюсь, а правда кое-что не помню.
Кстати, ладью-пепельницу так и не нашли. Вообще-то она не могла пропасть. Дверь в мою квартиру открыли соседки, они не могли ее украсть. Во-первых, потому, что Танька и Женька не воришки, во-вторых, потому, что квартира стала местом преступления, они же не дуры, знают, что трогать ничего нельзя! Да и зачем им такой жуткий сувенир?..
(Сегодня красивая дата для начала хорошего дела.)
14.10
Психиатр мне сказал еще одну вещь: от моей анестезии только отчасти легче, есть и побочные эффекты. Дурные сны, тревожность, невозможность сосредоточиться, слезливость. Все верно, он хороший мужик, мой психиатр, так и есть: сплю плохо, все забываю, плачу без всякого повода. На душе тяжело. Длится это уже два года, с той рыбалки. Мучительно, будто в голове вата, будто я – не я. И теперь нужно отказаться от анестезии. Пусть мне будет больно, но только не так, как сейчас. Наверное, я заслужил эту боль.
И вот через два года после той рыбалки я решил все написать.
Мне разрешил сам начальник тюрьмы. Я ему заявление через конвоира передал, а он – разрешил мне писать. Тем более что я в одиночке, никто не мешает, никому я не мешаю.
(Чуть позже.)
Зря отменили смертную казнь. Мне по всем законам выходила вышка, но у нас мораторий, и я буду сидеть в каменном мешке (удивительно точно сказано) семнадцать лет. Лучше бы умереть, тем более что после тюрьмы я буду одиноким стариком.
Почему мне дали именно семнадцать лет – я не понял. Я вообще ничего не понимал тогда: в СИЗО, на суде, даже на приеме у психиатра. Я не был ненормальным, психиатр так сказал, но находился в состоянии глубокого шока. Да я это Хвостову и говорил!
17.10
(Пишу почти каждый день, но мне не помогает. Попробую еще немного, но, если так и дальше будет, брошу.)
Раз я не помню, как убил жену, то в голову приходят разные мысли. В пятницу я пришел домой только за удочками. Взял их, а они в прихожей лежали – и убежал. И в комнату не входил, поэтому и не видел, что жену убили. Я даже мог заметить из коридора пепельницу, она валялась ближе к двери, чем к телу Маришки, а жену не увидеть. Почему так не может быть? Ну может же! Может!